Синий

– Это наливка из несбывшихся фруктов. Из тех, которым не довелось созреть, потому что – ну, сами знаете, с деревьями чего только не происходит, в точности как с людьми. Может свалить ураганом, могут срубить ради расширения проезжей части, или чтобы окна не заслоняло, или просто какой-нибудь пьяный дурак повиснет, возомнив себя невесомым пятилетним карапузом, и всем кирдык. Всякое случается; быть городским деревом – не самая простая судьба. Цветущих деревьев мне всегда особенно жалко: я довольно сентиментальный и одновременно очень хозяйственный. Не люблю тщетных усилий, терпеть не могу несбывшихся надежд. Поэтому всегда собираю потенциально возможные, но так и не осуществившиеся будущие плоды деревьев, погибших в разгар цветения. И приношу их Тони, а он делает наливки. Добавляет обычный сахар – это очень важный компонент, невозможному всегда нужна прочная опора в реальности – и настаивает в темноте самых душных летних ночей. От такой разновидности темноты несбывшиеся фрукты бродят как сбывшиеся на солнцепеке, вот и весь секрет. Кстати, нам с вами сейчас досталась наливка из плодов дикой сливы, которая росла рядом с рестораном «Рене» на Антокольске; ее в позапрошлом году весной срубили, решили, что уже слишком старая и сухая, не дали даже доцвести.

– «Рене» – это там, где шляпа на вывеске?

Все трое дружно кивнули.

– Тогда я помню эту сливу, – сказала Эва. – С нее же всегда начиналась весна в Старом городе. Она раньше всех остальных зацветала.

– Да, – подтвердила бывшая тень. – Нетерпеливая была слива. Торопыга. Очень таких люблю. Жалко ее до слез, хотя, справедливости ради, умереть цветущим, то есть на самом пике шальной, безмятежной весенней радости – хорошая судьба. Не всякому дереву так везет.

– Так я на это никогда не смотрела, – удивленно откликнулась Эва. – А ведь да.

– На самом деле кому и понимать подобные вещи, если не вам, – заметил паленый. И так выразительно посмотрел на Эву, что ей стало не по себе. Словно бы волшебная сказка о веселых похождениях храброй девочки Эвы внезапно закончилась, и снова началась недобрая взрослая жизнь, в рамках которой увлекательные приключения считаются опасностями, новые друзья – подозрительными незнакомцами с мутными намерениями, а так называемые чудеса – следствием временного помрачения переутомленного рассудка; собственно, давно пора было опомниться. Давным-давно пора.

Но все равно обидно. Так хорошо они тут сидели в закрытом на выдуманный переучет кафе, так спокойно и уютно ей было с этими тремя незнакомыми мужиками, один из которых, строго говоря, являлся превратившейся в человека тенью, а другой – чем-то вроде повторяющейся галлюцинации, но это совершенно не мешало наслаждаться их обществом, такой уж удивительный выдался вечер, такой восхитительный суп, такая божественная наливка, такие смешные, нелепые, безобидные чудеса, и вдруг все рассыпалось от одного взгляда, внимательного, яростного и такого проницательного, словно этот тип знал об Эве гораздо больше, чем она сама, видел ее не просто насквозь, а без кожи, без тела, без имени, без памяти о себе, беззащитной сияющей искрой, и при этом был ветром, способным ее задуть.

Под его взглядом Эва снова почувствовала себя, как в том странном темном дворе, через который недавно шла по шаткой доске, широко открыв глаза, чтобы не видеть изголодавшуюся, взволнованную ее близостью бездну или черт его знает, что там булькало и чавкало с обеих сторон.

Жуткое существо, в которое внезапно превратился симпатичный незнакомец с паленой бровью, лучшее наваждение всех времен, наконец отвело глаза.

– Извините, – сказал он после долгой, томительной паузы. – Я не нарочно такой ужасный. То есть на самом деле я вообще не ужасный. Просто иногда нечаянно выворачиваюсь бездной наружу. В такие моменты находиться рядом со мной становится довольно тяжело.

– Даже я его еле выдерживаю, – наябедничала бывшая тень. – Но это, к счастью, быстро проходит.

– Обычно после рюмки чего-нибудь крепкого, – невозмутимо добавил Тони. И тут же, чтобы не бросать слов на ветер, выдал всем еще по рюмке наливки из нерожденных слив.

Эва собиралась отказаться, но даже молча помотать головой не смогла. Потому что бездна бездной, жуть жутью, опасность опасностью, а наливка у этого белобрысого великана была – натурально пенная сома, в которую только что по-свойски, не разуваясь, как к себе домой вошло приветливое, довольное, наслушавшееся ритуальных песнопений божество.

– Мне показалось, вы сейчас расколете меня, как орех, скорлупу выбросите, и даже думать не хочу, что сделаете с ядром, – честно сказала она, поставив на стол пустую рюмку.