Синора Ависсу — граница бездны

Окурки Слава положил в конверт из плотной коричневой бумаги, который специально таскал для таких целей, изредка меняя его, когда тот сильно пропитывался запахом табака.

— Что ж вы все такие «кондовые» и «домотканые»? — тихо ворчал он, проходя мимо людей в длиннополых одеждах, приветственно кланяющихся друг другу рядом с калиткой, ведущей на территорию местной Спасо-Преображенской церкви. — И откуда среди вас столько умников взялось? Мы десятки лет потратили, чтобы горстку людей на Марс и обратно свозить, а этим, видите ли, нет интереса летать далеко в космос, с их-то техникой…

Егоров на какое-то мгновение засмотрелся на архитектуру храма, которая несколько отличалась от той, к которой он привык, и остановился. Во многих синорских зданиях чувствовалось что-то более «византийское» или «домонгольское», как однажды выразился Габров, чем в российских каменных сооружениях, построенных после XV века. В церкви скоро должна была начаться литургия. Местный настоятель поздоровался с несколькими прихожанами и начал подниматься по лестнице. У дверей он обернулся и его взгляд на мгновение пересёкся с взглядом Егорова.

Слава отчего-то смутился и пошёл своей дорогой, постепенно ускоряя шаг.

На ходу он обернулся. Священник поприветствовал ещё каких-то людей, подходящих к калитке, помахал им рукой, приглашая войти, и скрылся за дверью. Над входом в храм был изображён Спаситель в белоснежных одеяниях, которые издалека казались светящимися.

Егоров никак не мог понять, отчего ему стало не по себе от случайного взгляда священника. Никто не гнал его от церкви, но по спине будто пробежал холод. Взгляд настоятеля был доброжелательным и приглашающим. Славе показалось, словно тот хотел сказать: «Здравствуй, дорогой соотечественник-иномирянин! Ты, верно, тоже хочешь принять участие в литургии? Если изволишь — заходи в дом Господа нашего, будет Он тебе рад».

Слава помотал головой, будто отмахиваясь от насекомого.

Придя в «ведомственный» дом, где ему предоставлялось временное жильё, Егоров попросил у распорядителя свой паёк и отправился ужинать.

Закончив приём пищи, он поднялся на второй этаж, где располагалась его маленькая комната. Небо за окном из золотистого стало тёмно-оранжевым. Начали появляться бледные размытые точки звёзд.

Перелистав блокнот со своими конспектами, Егоров поглядел на календарь — обычный, григорианский, выпущенный в московской типографии. Послезавтра нужно было делать выбор: пойдёт ли он на службу, либо станет затворником в Синоре. Поменять своё решение можно будет только через несколько лет, да и то, если позволят местные бояре.

Слава скверно выругался и пометил крестиком следующий день. Он задёрнул шторы и, прямо в одежде, упал на кровать лицом вниз.

Во сне Егоров видел большой город. Это был не Кидишев, и не Москва, а что-то напоминавшее однажды виденный им исторический центр Екатеринбурга — столицы Лиги, с набережной реки Исети, водонапорной «Башней на плотинке» и домом Севастьянова. Машин на шоссе было мало. Егоров шёл по тротуару. Светило солнце, но когда Слава посмотрел на него внимательнее, то оказалось, что это вовсе не солнце, а гигантский уличный фонарь, который возвышается над городом примерно на километровой высоте.

Перед Егоровым остановился трамвай. Он сел и поехал. В вагоне было пусто. Пейзаж за окном менялся. Небо стало белым, как в Синоре днём. Слава увидел, что почти каждое встречное здание является церковью. Глаза святых, изображённых на стенах, внимательно смотрели на него.

На горизонте появились гигантские фантастические башни, казавшиеся обелисками из бетона, увешанные антеннами и замысловатыми футуристическими устройствами. Вокруг их шпилей парили дирижабли. Егорову захотелось постоять у подножия этих исполинских сооружений, и он обнаружил, что уже не едет в трамвае, а идёт по мокрому, словно после дождя, асфальту.

До башен оказалось неимоверно далеко, а перед Славой раскинулась стена из разноцветных двухэтажных зданий ХІХ века. Он решил, что ему нужно идти через внутренние помещения этих строений. Над единственной открытой дверью Слава увидел икону — Спас в силах. Егорову не хотелось входить туда, но он желал поскорее очутиться возле башен, которые отчего-то грезились ему сосредоточением технологий будущего. Он вошёл в дом и зашагал по бесконечным коридорам.

Сначала здание показалось Егорову музеем. На стенах висели портреты Достоевского, Пушкина и Гоголя. Потом он вспомнил об иконе над входом, и в помещениях появились лампады, а портреты писателей сменились ликами святых, имён которых Слава не знал и никогда знать не хотел. Один коридор сменялся другим. Казалось, что они протянулись на километр или больше. Егоров уже чувствовал, что поход будет бесконечным. За окнами виднелись одинаковые каменные постройки, жавшиеся друг к другу столь близко, что, если даже выскочить через форточку, между ними не удалось бы отыскать лазейки для выхода.

Над каждой новой дверью Егоров видел лик Спасителя. Он ускорял шаги и уже почти бежал. На него напала тоска из-за ощущения, что он никогда не выберется из этого дома.