Синусоида

Мать в 1945 г. съездила в Ленинград, там ей объяснили, что она потеряла право на квартиру, т. к. уехала из города в мирное время (за две недели до начала войны). И она вернулась к родителям. Заболела, болела тяжело и долго, и в августе 1947 года умерла в больнице в Москве в возрасте 26 лет. Похоронена на Ваганьковском кладбище, но могила исчезла: в 70-80-х годах кладбище стало престижным, вот и сравняли с землёй останки простых безответных смертных.

Из моих воспоминаний раннего детства в памяти остались следующие отрывки:

1. Маму (ей тогда было 25 лет, а мне 6 лет) увозят зимой на санях, запряжённых лошадью. Я бегу рядом, провожаю. После этого я её уже не видел.

2. Зима. Возвращаюсь вечером домой с одной варежкой. Дедушка посылает искать вторую, при этом говорит, чтобы домой без неё не возвращался. Я, естественно, воспринимаю сказанное буквально. Товарищи-сверстники (лет по 6-7) спускают меня в ведре в колодец, где упавшая днём варежка ещё не успела утонуть - я её нахожу и благополучно возвращаюсь домой.

3. Катаемся зимой на пруду на скользанках (дугой согнут прут, а концы его выведены назад как полозья). Я выпросил эту штуку у соседского мальчика. Здорово так разогнаться, перегнуться через дугу и лететь по льду вниз головой! Ну и залетел в прорубь. Меня вытаскивают, а я вцепился в скользанку - отдавать же надо. Отдал, просох, всё в порядке, не заболел.

В 1946 году средняя дочь дедушки закончила медтехникум и уехала по распределению в Грозненскую область, откуда имела неосторожность похвалить тамошние места. Дедушка всё бросил и помчался со всеми нами: бабушка, тетка, мать и я. За здоровьем умирающей матери. Ничего из этого не вышло. Матери лучше не стало, её сразу же уложили в больницу в г. Грозном, потом с помощью моего дяди - брата отца, перевезли в Москву.

Дедушка попытался вернуться в родные места в Нижегородской области. В памяти моей почти не осталось подробностей того, как в марте 1947 года мы добрались с Кавказа до Москвы; я потерялся, покатался на метро, попал в милицию; не зная названия Курского вокзала, описал его, как мог - этого оказалось достаточно - меня из милиции привезли на вокзал, а там уже не составило труда найти моих.

Чтобы спасти детей от голодной смерти, дедушка буквально подкинул меня моему дяде, Василию Георгиевичу, а сам же промаялся в родных местах до 1953-го года и двинул на Украину, в Донбасс, где жил его племянник, для меня дядя Ваня.

История дяди Вани, рядового сельского жителя, колхозника, типична для тех лет. В 1937-м году он вышел утречком на крыльцо и поздоровался с соседями, которые как раз пахали свой огород. Хозяйка-соседка тянет соху, её муж давит на соху и толкает, помогает жене.

- Доброе утро, сталинские лошадки.

За этот каламбур дядя Ваня к вечеру уже был арестован. Но не расстрелян, а дали "всего" 10 лет. Через 10 лет дядя Ваня с чистой совестью вышел из тюрьмы на свободу и поселился в Донбассе. К нему-то и поехали мои. Нашёл дедушка место фельдшера на песчаном карьере, получил комнату в бараке. Там и закончил свой жизненный путь. Об этом посёлке вспомню позже, сейчас же возвращаюсь в март 1947-го года, в Москву.

Вообще-то по возрасту я - второй, по дате приобретения статуса сына - третий, но на самом деле считаю себя четвёртым сыном Василия Георгиевича, потому что я - приёмный сын.

У меня сохранилась фотография, где мы втроём: дядя Вася, Гора (его сын от первого брака) и я - пацан 5 лет. Значит, он всегда помнил о племяннике - сыне брата, замерзшего в блокадном Ленинграде.

С неделю я жил у тёти Клавы, первой жены дяди, матери моего старшего двоюродного брата Георгия. Потом дядя Вася забрал меня в Слоним в Белоруссию, самолётом.

Аэродром был в Барановичах. Помню самолёт - "Дуглас". Это было весной 1947 года. Когда я первый раз вышел из дома во двор, ординарец Василия Георгиевича погладил меня по голове и сказал: "Ты, брат, как армейское ведро - пузатый, а ручки тоненькие". Живот, действительно, распух от голода и всякой дряни, которой мы питались на Кавказе. То есть, спасли меня вовремя.

А уже летом 1947 года дядю Васю перевели во Львов. Туда мы (тётя Ира, его жена, годовалый сын Миша и я) перелетели на ПО-2. В одноместной задней кабине мы сидели втроём. Интересно было лететь над полями, над лесами; видеть всё - города, деревни, реки, дома, машины, людей...

Во Львове нас поселили в особняк по ул. Энгельса, 98, который мне показался огромным. Там была большая веранда, был второй этаж и даже две комнатки на 3-м этаже. Во дворе росла большая ель, в саду были большие каменные часы. В 1985-м году я был в командировке во Львове и заходил в дом. Ничего огромного...