Синусоида

К львовскому периоду относятся мои воспоминания о поездке по грибы. Ехали семьёй в открытом американском военном "Виллисе". В этой поездке ординарцу пришлось дать очередь из автомата, чтобы в лесу отогнать какую-то группу из 3-х человек с оружием. Грибов насобирали, дома нажарили, поели... Миша отравился, очень сильно болел; потом осложнения - что-то у него было вроде менингита. Возможно, именно с этого и началась его инвалидность.

Ещё помню, как дядя Вася взял меня однажды на охоту. Впечатления были неизгладимые. И кабана подстрелили, и после охоты устроили соревнования по стрельбе по летящим мишеням. Я путался под ногами и очень гордился своим новым папой.

Уже прошло около года сытой жизни; меня научили не демонстрировать аппетит, который на самом деле никак не утолялся. В конце концов меня осмелились взять в гости. Всё былопристойно с моей стороны, но когда я увидел стол, заставленный разнообразными блюдами, то, забыв все правила приличия, с возгласом "Ёлки-палки, еды-то сколько", бросился к столу.

Пошёл я в школу. В школе организовали для детей встречу с дважды Героем Советского Союза. Во время этой встречи я сидел не с одноклассниками, а рядом с дядей Васей и чувствовал себя так, как будто и я имею отношение к боевому пути лётчика-героя. Очень был горд.

В 1949 году отца перевели в Киев. Поселили нас опять в громадной квартире по адресу: ул. Розы Люксембург, дом, кажется, 6. Сейчас в этом доме какое-то иностранное правительство.

Недавно тетя Ира вспоминала: оказывается, за это жилье отец платил астрономическую квартплату, пока не дали в конце 1950-го года квартиру в Святошино. Оттуда родители (дядя Вася и тетя Ира) поехали в Кисловодск, где отец и умер.

Вместе мы прожили три года. И все три года дядя Вася всячески подчеркивал равноправие трех сыновей, несмотря на то, что я своим поведением частенько выводил из себя тетю Иру – его жену, то есть мою приемную маму. Ведь большую часть времени я был с ней.

В 1950 году вся семья (и я в том числе) отдыхала под Ирпенём в военном санатории. Купаться меня отпускали на речку Бучу. Всё это в 30 км от Киева.

Загораю. Подходит дяденька, спрашивает:

- Как вода?

Отвечаю:

- Хорошая.

- Ну, пойдём, нырнём?

Мне это льстит, как же - на равных!

-Конечно.

-А плавать умеешь?

-А как же!

На самом деле не умею, но знаю, что здесь не глубоко. Ныряем вместе, а дно ушло куда-то вниз, глубже. Молча ползаю по дну, пытаюсь вылезть на мелководье. Дяденька понимает причину задержки, вытягивает меня...

Загораем, беседуем; он расспрашивает, я рассказываю. Становимся друзьями.

На следующий день он рассказывает о том, что он служит, т. е., работает в Суворовском училище и предлагает мне поступать туда, стать в будущем офицером Советской Армии, достойным преемником профессии отца. Этим же вечером дома я попросил отдать меня туда. Позже, уже в училище, оказалось, что дяденька - мой командир роты.

Вот так я и стал суворовцем. Дядя Вася (я уже стал иногда называть его папой) одобрил мой выбор: к тому времени он уже перенёс инфаркт, и не был уверен, что ещё раз я не останусь сиротой. На следующий год, 8 июля 1951 года, он умер от сердечного приступа.

На похороны приехал наш старший брат Георгий. Отец звал его Горой. Мы, я и тети Ирины дети Миша и Вася, никогда с ним вместе не жили. Но связь с ним от случая к случаю (чаще это были какие-то ЧП) поддерживали и называли также Горой.

Когда хоронили отца, он приезжал (тогда он жил со своей мамой в Москве), съездил в суворовское, встретился с начальником училища, поговорил обо мне.

Не знаю, на сколько этот разговор сказался на моей суворовской судьбе, но училище удалось закончить благополучно.

А Гора стал ученым-физиком и где-то лет через двадцать опубликовал свою теорию вселенского разума, в которой утверждал, что Вселенная - один механизм, и все, буквально все в этом механизме взаимосвязано. В те годы понять эту теорию большинству было не под силу. Сейчас же не знаю о большинстве, но я с этой теорией согласен и, вроде, даже немножко понимаю ее.

Вася тоже ученый. Доктор наук. И тоже занят чем-то очень непонятным для меня - теоретическая физика.

Мища всю жизнь был на группе по инвалидности, но работал всю жизнь до пенсии и умер, как и отец, от сердечного приступа.

После смерти отца наши отношения с тётей Ирой стабилизировались. Году к 1954-му я уже понимал, что родней её у меня на свете никого нет.

7 лет она была в курсе моих дел в училище, всё, что случалось у меня там, она принимала близко к сердцу, ни разу не попытавшись напомнить кому-либо, что я для неё, по сути, никакой даже не родственник. А дела мои в училище чаще почему-то оборачивались не в мою пользу. Тем не менее она всегда становилась на мою сторону, то есть оказывалась единственным человеком, понимающим обстоятельства того или иного происшествия, выпадавшего на мою долю.

Через 7 лет, когда училище было закончено, в нашей роте были комиссованы (то есть, признаны негодными к офицерской службе) человек 30 близоруких выпускников. Среди них оказался и я.