Сёгуны Токугава. Династия в лицах

Седьмого сына назвали детским именем Ситиромаро, которое прямо указывало на очерёдность рождения. Он появился на свет в столичной усадьбе Мито и там же должен был жить, пока кто-то из родственников или крупных даймё не взял бы его на воспитание с последующим усыновлением, как было принято в то время. Но Токугава Нариаки придерживался собственных педагогических принципов и во избежание «ранней порчи» детей столичной жизнью отправлял их в родовое имение, где их воспитывали в строгости и послушании. Ситиромаро попал туда уже в семимесячном возрасте. Несмотря на высокий доход и статус семьи, её члены носили одежду из простых тканей и спали на льняных простынях, дорогой шёлк был в доме запрещён. Повседневное меню составлялось по норме итидзю иссай (букв. «один бульон, одна закуска»)[42]. Это означало, что к чашке риса подавались лишь бобовый бульон мисо и одно овощное или рыбное блюдо. Животными белками домочадцев не баловали – мясо или рыба появлялись на столе раз в десять дней, и не из соображений экономии. Наказания детей в Мито не отличались особой строгостью: провинившегося обычно на какое-то время закрывали в комнате без окон, лишали общения и сокращали рацион. Это было самое распространённое, стандартное для того времени наказание (дзасикиро), детский аналог домашнего ареста для взрослых. Чтобы приучить детей спать в правильной позе, по обеим сторонам изголовья клали лезвием кверху ножи, а когда ребёнок засыпал, их убирали. Считалось, что кроме правильной осанки этот способ приучает мальчиков к близости холодного оружия и связанному с ним чувству опасности. Пятнадцатому сёгуну тоже довелось спать в детстве между двумя лезвиями.

Появление в многодетной семье ещё одного, седьмого по счёту сына не стало большим событием. До трёх лет он ни разу не видел отца, который постоянно жил в Эдо. В 1839 году на фоне недовольства царящими в замке нравами Токугава Нариаки представил сёгуну Иэёси проект реформы, но у неё нашлись влиятельные противники, и проект оказался под сукном. Несостоявшийся реформатор уехал в княжество Мито и начал преобразования на местном уровне: усовершенствовал методику учёта земель и оценки урожая, ввёл новые правила назначения на руководящие должности, в связи с возросшей внешней угрозой организовал производство пушек и т. д. Чугуна для орудий хронически не хватало, поэтому князь, не испытывавший особого пиетета перед культовыми сооружениями, приказал пустить на переплавку храмовые колокола, чем нажил себе врагов среди местного духовенства. С теми, кто возражал и протестовал, князь обходился круто, поэтому в бакуфу на него пошли жалобы. В Эдо конфликт с духовенством осудили и вынесли князю Мито предупреждение. В марте 1840 года Токугава Нариаки организовал отстрел птиц, наносивших большой вред урожаю. О стрельбе во владениях Мито было тотчас доложено в бакуфу, а там к сообщениям о любой военной активности относились с большой подозрительностью. Богатый, влиятельный и чрезмерно активный родственник сёгуна доставлял правительству много хлопот.

Перепись земель

Княжество Мито выделялось высоким для того времени уровнем образования, науки и просвещения. В 1841 году здесь открылась княжеская школа Кодокан, быстро получившая большую известность благодаря тому, что в неё, во-первых, принимали всех представителей воинского сословия независимо от ранга и, во-вторых, учили глубокому уважению к национальной культурной традиции и её ключевому элементу – институту императорской власти. Что тоже вызывало некоторую настороженность в руководстве бакуфу.

Когда после смерти одиннадцатого сёгуна Иэнари глава правительства Мидзуно Тадакуни начал реформу годов Кёхо, многие усмотрели в ней подражание тому, что делал у себя в княжестве Токугава Нариаки. Преобразования Мидзуно задели интересы многих влиятельных людей в замке Эдо, и через два года он был отправлен в отставку. В опале оказался и князь Мито: его реформы были признаны излишне радикальными. В мае 1844 года его вызвали в Эдо и объявили приказ сёгуна: передать семейный пост старшему сыну и заключить себя под домашний арест. Отбывать наказание следовало не вдали от столицы, а в городской усадьбе Мито под присмотром тайной службы. Старшему сыну князя в тот момент не исполнилось ещё тринадцати лет, и сам он вести дела не мог, поэтому бакуфу назначило ему трёх опекунов из числа надёжных вассалов. Беспокойного родственника взяли под контроль и усмирили, но ненадолго: через полгода Нариаки благодаря личным отношениям с сёгуном Иэёси добился снятия домашнего ареста. Свободу передвижения ему вернули, но на пять лет запретили появляться в замке.