Съём без правил

— Я ни раз пытался с тобой поговорить, Озерский, но ты только головой мотаешь. Изменился, стал бледной тенью самого себя.

Слишком много отчаянья в его голосе. Алекс всегда был моим другом. Пришло время рассказать ему про Марину.

— Знал бы как поступить, немедленно сделал бы это, — завершаю свою историю.

Выслушав меня, Алекс молчит, смотрит на меня, как на больного, а потом начинает активно наезжать:

— И что мне теперь до конца жизни смотреть на твое кислое лицо? — встает, ходит туда-сюда. — Озерский, ты же давно перерос и кабинет этот, и наши «Желтые сливы». Ты же профессионал. Ты же крутой! Ты собрался до конца жизни здесь штаны протирать? Покупать дорогие шмотки раз в год, чтобы пыль в глаза телочкам пускать? Ездить на своей тачке среднего класса? Отдыхать в Турции? Телек смотреть, к которому надо поближе садиться, потому что не хрена не видно издалека? А бабушка твоя и ее старый диван? Этого ты для нас хочешь? Так ты благодаришь меня за годы дружбы? Я ж за тебя в огонь полезу. А ты меня предаешь, тем, что тупишь и не шлешь эти дебильные фотографии. Брат, ты не только свое, но и мое будущее губишь. Мы же планировали вместе работать на новом месте. Ну если жизнь у нас такая, что нормально на работу не устроиться, — бьет себя в грудь, — ну что теперь? Богатая девка ведется, ты в шаге от успеха, — он переходит на крик. — Ты почти, елки-моталки, вытянул выигрышный лотерейный билет! И ты все это променяешь на милые беседы с официанткой под луной? Да уговори ее и спи с ней потихонечку, за спиной у богачки! Не в первый раз. Но будущее наше под угрозу не ставь! Шли эти чертовы фотографии, и двигайся дальше!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 39

Костя

Хозяин нашей шарашкиной конторы наклоняется над подоконником и маленькой палочкой шевелит землю в горшке с пышным фикусом. Наблюдаю за спокойным, как удав начальником, и немного завидую его выдержке. Даже в самые сложные времена Виталий Михайлович не повышал голос и не впадал в истерику. Он философски осторожен и сдержан, и не содержит той избыточности и пестроты, которые столь характерны для людей нашей профессии.

Двумя пальцами он нежно поглаживает листики растений. Ему давно за шестьдесят. Он обожает свои комнатные цветы и меньше всего на свете любит шевелиться. Виталий Михайлович доволен, когда процесс налажен и протекает без него.

— Опять завелся паутинный клещ, — поправляет очки. — Вот как только включают отопление, сразу же начинается эта дрянь. И сколько не брызгай, хрен от нее избавишься.

Сижу в кресле, сжимая кожаные подлокотники, думаю о своём. Лишь иногда поддакивая. Меньше всего на свете меня сейчас интересуют цветы на подоконнике. Я сказал Алексу «нет». Приятель разозлился и хлопнул дверью. А я так и не понял, почему он вдруг решил въехать в мир большой журналистики на моем горбу? Таким я друга еще не видел. Понятно, что мы братаны, и друг за друга горой, но все усложнилось. И это не карусели, в которых я могу посадить его рядом, и вместе мы погоним накладывать в штаны по темным тоннелям и резким виражам. Не факт, что Люда будет со мной, не факт, что ее отец пойдет у дочки на поводу, не факт, что я смогу там работать, не то, что тащить кого-то с собой. Обманывать себя — занятие великолепное, но для взрослого мужика недостойное. Ясно же, что туплю я с отсылкой фотографий из-за Марины. Вот так сильно она меня зацепила. Она хоть и молодая, но с таким стержнем, что тому же Алексу и не снилось. Уверен, пошлет она меня далеко и надолго, как только я нажму кнопку на смартфоне.

И что дальше? Люда бросает Марса. А что я? Случайно натыкаюсь на нее и сопереживаю. А что Марина? Она будет страдать, ей будет больно, а я, почему-то, этого не хочу. Да и спать мне с ней понравилось. Хочется снова и снова. Я понимаю, что с занудным и умным парнем ей будет лучше, спокойнее. Но при мысли, что кто-то левый прикоснется к ней, пальцы со скрипом сжимают кожу на подлокотнике. Ей будет лучше отпустить все, что между нами было, но я эгоистично не хочу, чтобы она отпускала. Мне бы разглядывать ее часами, разбираясь, что в ней такого особенного, что я коллекцию свою на хрен забросил.

— Жениться не собираешься? — неожиданно поворачивается начальство, утопая в глубоком кресле.

— С чего вдруг? — поднимаю глаза, удивляясь вопросу.

— Да алчный блеск в глазах пропал, — неожиданно веселит меня Виталий Михайлович, — у нас бухгалтерша новая, вот уже, как месяц, а Озерский на нее до сих пор не залез. Об этом болтают в курилке, мне секретарша поведала. Совсем на себя не похож, Костик, вот и спрашиваю.

— Да нет, вроде бы, тот же самый, — смеюсь.

— Вот опять, тоскливая моська.