Сирена

Подсадила его на свободный стул. На трех других сидели три женщины средних лет: полная, толстая, очень толстая. Зайцев не выдержал, улыбнулся манной каше с желтым пятном масла, которую стукнула перед ним официантка. Зачерпнул ложкой желтый глазок.

– Хотите мое масло? – тут же предложила та, что была просто толстой. – Я на диете.

Заведующая оказалась знатоком душ: хоть за столом и так было тесно, три грации вовсе не возражали против появления за их столом голубоглазого Париса в потертом пиджаке.

– Не откажусь, – не стал ломаться Зайцев.

– Вы тоже приехали на Лессинга? И что скажете: правда это или нет?

Желтая лужица любезно плеснулась в его тарелку. Движение ложки проводил неодобрительный взгляд самой объемной из них. Просто толстая тут же забыла о Зайцеве, умаслила соседку по столу восхищенным взглядом. Полная и так уже не сводила с нее глаз. Зайцев тоже поневоле загляделся: огромная женщина держалась величественно и прямо. Она была большой и красивой.

«Ишь. Императрица Екатерина», – подумал Зайцев одобрительно.

– Так и чем все кончается? – несколько заискивая, напомнила ей просто толстая. – Вы не рассказали.

– Потому что вы меня перебили, – властно и не совсем любезно пророкотала гигантша.

Зайцев обомлел.

– А кончается эта опера для моей героини тем, что она топит любовницу своего возлюбленного, Сергея. На этапе, – важно добавила она. Бросила на стол салфетку. – Приятного аппетита.

Голос Аиды, Тоски, Чио-Чио-сан.

Поднялась, толкнув стол массивным крупом. Величаво, как шхуна под парусами, удалилась.

За столом сразу посветлело, стало легче. Плечи обеих женщин обмякли, в глазах погас тупой восторг.

– Что уставились? – добродушно засмеялась, кивнула Зайцеву просто полная. – Узнали ее?

Зайцев помотал головой.

– Кто это?

– Угадайте!

Каша стояла в горле цементным комом.

– Не морочь его, Валя. Это Валерия Мирская, сопрано Большого театра. Приехала сюда аж из Москвы ради этого Лессинга. А врет, что приехала в тишине, вдали от шума столицы учить новую партию. Как будто у нее дачи нет. Ха, партию она приехала учить, а на концерт Лессинга, мол, для смеха только сходила. Как же. Что-то я не слышала про такую оперу. В этой якобы опере она сперва любовника подбила всех убить, а потом сама любовницу его утопила, уже на каторге. Хорошенькая опера. Ха. – Толстая Валя опустила вилку в омлет.

– Не слышала ты, – возразила ее подруга, – потому что это партия из новой оперы товарища Шостаковича. Ты не помнишь, как товарищ Мирская сказала? Леди Макбет и как-то там дальше. Она вообще приятная дама, интеллигентная – лауреат все-таки. А злая такая сегодня, потому что этой ночью за стенкой у нее в номере какой-то гражданин всю ночь сам с собой болтал. Это она нам сама сказала. Натурально бредил.

– За стенкой? – Зайцев вспомнил обрубленный перегородкой орнамент. – Что говорил?

– Не сказала. Кому охота чужой бред повторять? Скажу только: он сильно ее расстроил. Это было заметно. Артистку может расстроить любая мелочь!

– От этого Лессинга все свихнулись, скажу вам. Тут и артисткой не надо быть. В нашем возрасте ночью не выспишься – и все, весь день потом злющая. Что-то вы какой-то тихий. Мы-то обрадовались: кавалер подсел. А вы молчите все. Вы тоже сюда приехали на выступление Лессинга? Что вы насчет него думаете? Ваше мнение?

Подошла официантка. Поставила компот в мутных стаканах. Блюдца с ватрушками. Не выдержала:

– Он правда ясновидящий, этот Лессинг? Или все это какой-то фокус? Мне вот билета не досталось.

Толстуха оживленно обернулась с блюдцем к Зайцеву:

– Я на диете, хотите мою ватрушку, молодой человек?