– Я и забыла, до какой степени это круто. – Она очаровательно раскатывала «р». Воркование голубки. – Мало того что сын отрезает член своему отцу точно в момент, когда тот занимается любовью с его матерью, он еще и бросает его в море, где из него вытекает вся сперма. Это круто!
– Да, но она станет пеной, из которой родится Афродита. Круто, но поэтично.
Она поднесла кофе к губам и улыбнулась, поди знай почему.
– Вообще-то ее надо было назвать Спермадитой…
– Это не так изящно.
– Вы находите?
Она засмеялась. Смеяться над Гесиодом. Это что-то новенькое. Мы перешли в гостиную. Свет был мягкий, и от этого хотелось быть чуточку счастливее.
Прошла секунда, другая. Сказать мне было особо нечего.
– Вам это не показалось допотопным? – спросил я.
– Простите?
– Старым.
Она посмотрела на меня удивленно. И вдруг выпалила:
– Вы чувствуете себя старым?
Она была права, но я сделал вид, что нахожу это дерзостью.
– Почему вы меня об этом спрашиваете?
– Потому что мужчина, имеющий целую библиотеку книг на древнегреческом, который дал мне почитать одну и хочет знать, нашла ли я это старым, должен сам чувствовать себя старым.
Я не удержался от улыбки. Впервые за много месяцев.
– Старее вас, – сказал я. Но тотчас спохватился. Не хотелось, чтобы она могла подумать, будто я ее клею. Я показал на книжный шкаф:
– Все-таки надо признать, он полон книг, которых никто больше не читает. И никто больше не прочтет.
– Зачем вы так говорите? Глупости. Дети всегда будут любить эти легенды и сказки.
– Надеюсь, что вы правы.
Я и на самом деле надеялся. В моей стране, хоть и отравленной ностальгией, все происходило так, будто слово «наследие» стало ругательным. Знакомя учеников с великими фигурами науки XVI и XVII веков, школьные учебники предлагали представить страничку Коперника в фейсбуке или предположить, какие твиты и видеоролики
– И потом, она прекрасна, ваша библиотека, – сказала она, пробежавшись взглядом по метрам желтых и кирпичных корешков.
– Я отношусь к ней как к другу. Я никогда не прочту все, что стоит на этих полках, но я знаю, что все это есть. На всякий случай. Они связывают меня с другими эпохами. Мне это нравится. Я путешествую в них.
Она тоже улыбнулась, но ничего не сказала. Отпила глоток кофе, вытянула свои тонкие ноги. Она была так молода. Я боялся пауз.
– Чем вы занимаетесь в Париже? – спросил я.
– Архитектурой.
Она заканчивала магистратуру в Высшей школе архитектуры Париж-Бельвиль. Выбирала ДП. «Дипломный проект», – уточнила она. Искала стажировку. Работа, впрочем, у нее была, и сейчас ей пора. Я решился, думая застичь ее врасплох:
– Вы знаете, что мы уже встречались?
Она как будто удивилась. Я рассказал ей: Пестум, два месяца назад. Она покачала головой:
– Вы, должно быть, путаете.
– Вы не были там в мае?
Она опять покачала головой. Я не настаивал. Чувствовал себя глупо. Она спросила, можно ли взять еще одну книгу. Мне не верилось, что ей это действительно интересно. Я предложил выбрать для нее. Достал с полки том Пиндара[49]
, величайшего поэта Античности, того, что определил человека как «сон тени».– Увидимся через три дня, – сказала она мне, шагнув за порог. Похоже, у нас складывался ритуал. – И берегите себя.
Да, ритуал.
В этот вечер я снова начал понемногу есть.
Мой сын у дедушки с бабушкой зачитывался приключениями Астерикса. «Все хорошо, папочка», – сказал он мне по телефону.
Она пришла, как обещала. Через три дня. Снова вторглась в мое одиночество. Не то чтобы я ни с кем не виделся, но не говорил по-настоящему ни с кем. Я больше не открывал душу.
– Вам понравилось?
– Да, это прекрасно.
– Вы легко понимаете?
– Стараюсь, мой отец хотел бы, чтобы я вернулась к древнегреческому.