Сирена

Ее зрелость впечатляла. Родители просто молодцы. Интересно, какие они? Пас, думаю, понравилась бы Нана, хотя они и полные противоположности. Особенно удивляло спокойствие Наны, как будто всю жизнь она повиновалась и ни о каких возражениях не могло быть и речи. И в то же время в ней была чистота. Та, что позволяет пройти между капель, между ловушек. Она обратилась к шефу, стоявшему по ту сторону стойки. Он вспарывал брюхо длинному трепещущему угрю. Две крошечные рюмочки саке появились на прилавке светлого дерева, похожие на пробирки моих школьных лет. Она указала мне на рюмочку, взяла другую и стукнула ею о мою, не сказав ни слова. Выпила, закрыв глаза. Я смотрел на ее длинные ресницы, прямой нос, уши, на которые падали выбившиеся из прически пряди. Мне хотелось нырнуть в эту теплую золотистость. И прижаться губами к ее губам, просто чтобы вспомнить, как это бывает. Не это ли и предполагалось?

– У тебя грустный вид, – сказала она.

– Все хорошо.

Я сам себе удивлялся. Боль стихала. Я чувствовал, как ко мне возвращается жизнь. И хорошее настроение.

– Я бы не сказала. Чем-то я тебе докучаю.

«Только когда ты кричишь ночами, а я один в своей постели», – чуть не ответил я.

Мне захотелось взять ее за руку. Ничего от жеста желания. Коснуться ее кожи. Ощутить под ней тепло ее крови. Я не успел, она убрала руку и соскользнула с табурета.

– У тебя есть дела? Я иду на вечеринку. Хочешь со мной?

С ней я был готов на все.

Она уже шла к двери. Когда я попросил счет, шеф протестующе выставил вперед ладонь. Все оплачено. У этой девушки чересчур много достоинств. Рефлексы. Воспитание. Мне надо ее держаться.

* * *

Ночь накрыла нас. Поднялась пыль. Мотороллер мчится. Она ведет. Я предложил сесть за руль.

– Ты не знаешь, куда ехать.

Красный свет и зеленый свет воюют между собой. А ей все нипочем. Париж пуст. Париж быстр. Мои пальцы вцепились в ручки, вделанные в седло, подножки узкие, и время от времени я ощущаю электризующий контакт с икрами водительницы. Эта девушка меня везет, и мне с ней везет. Люди глазеют на нас в окна машин. Слишком быстро мы едем? Или она так непохожа на других? Она тревожит меня. На все есть ответ. Лента асфальта разматывается под колесами. Я не знаю, где я, но совесть меня больше не мучит. Я чувствую, как вибрирует байк, мы следуем его движению, когда он наклоняется, закладывая вираж. Свет фонарей тянется горизонтальными линиями. Все зыбко, быстро, прекрасно.

Вдруг она замедляет ход, тормозит и упирается кроссовками в землю.

– Здесь.

Я слезаю. Она снимает шлем. Светлые волосы хлещут ночь.

– Куда мы идем?

– К моим друзьям-архитекторам.

Двери лифта закрываются за нами. Чем выше мы поднимается, тем громче звуки басов. Электронная волна бьет прямо в лицо, когда брюнетка с алым ртом открывает дверь и бросается ей на шею:

– Нана!

Она шепчет мне на ухо:

– Веселись. Забудь обо всем.

Внутри лес ликующих тел. Они колышутся, как лианы, смешиваясь с настоящими лианами, которые за ними, на террасе, откуда виден весь Париж, вьются по стенам. Мы на крыше города. В углу распорядитель звуков, повелитель извивов музыки – склонился над своими приборами, закрыв глаза. На его футболке написано Fuck Starchitects. Нана исчезла. Я ищу ее взглядом. Музыка накрывает меня пластами сквозь женские голоса. Все зыбко и горячо, завораживает и засасывает. Волосы описывают круги. Тела, медные, белые, черные, складываются в мозаику, и их испарина действует как возбуждающий наркотик. Бит все громче. Кто-то протягивает мне стакан, рыжая девушка.

– Ты друг Наны? – кричит она.

Я киваю. Она хохочет.

– Класс! – И, взяв меня за руку, увлекает в центр электрического круга, где юные груди подрагивают в отрывистом ритме.

Что ж, придется танцевать. Как давно это было.

Музыка опутала меня, я танцующий тростник, закрываю глаза, чтобы она вошла еще глубже, чтобы не чувствовать презрения других тел, которые задевают меня, касаются.

Но когда я открываю глаза и вижу целующиеся парочки, смехотворность моего положения – как удар в лицо. Я думаю о сыне, выбираюсь из толпы, выхожу на террасу, во рту пересохло. Нана там с двумя парнями. С двумя красивыми мальчишками. Смеется. Оборачивается ко мне и продолжает смеяться, как будто даже не заметила меня.

Я пью. Только это и осталось нам, старикам. Пить и потихоньку забываться. Я смотрю на Нану, ей здесь оказывают поистине королевский прием. Ее обхаживают, это можно понять. Она держится очень прямо, но не зажата. Это не просто походка, она красиво несет голову, ритмично двигаются плечи, бедра, ноги, даже когда она опирается на перила. Парней тянет к ней как магнитом, девушек тоже. Вот она уже танцует, и всего несколько движений воспламеняют ее свиту. Парни хорохорятся. Другие девушки тушуются. Музыка наполняет огромную квартиру выплескивается на террасу, ниспадает на город, накрывает его. Париж остается праздником, пусть даже вокруг бродит смерть.

Они молоды, а мне тысяча лет. Я сваливаю.