Сиреневый черный. Тетралогия.

Напуганная до смерти лошадь крестьянина взвилась на дыбы. Ее всадник потерял равновесие и рухнул на залитую чужой кровью землю, прямо под ноги жуткому хищнику, который, бросив терзать бездыханное тело своей жертвы, повернулся к несчастному. Глядя в глаза гигантской собаке, крестьянин не увидел в них больше алого света. Радужки зверя оказались изумрудно-зелеными, как весенняя трава, что растет на лугах и у границ леса. Потянув широким черным носом, пес внимательно обнюхал крестьянина и, слабо вильнув косматым хвостом, рысью убежал в траву.

Собака ушла, а человек так и сидел посреди дороги, безмолвно вглядываясь в колышущийся за обочиной ковыль. Он даже не заметил, как его нагнали двое всадников, что ехали позади.

— Эй, ты цел? — поинтересовался молодой голос, заставив крестьянина прийти в себя.

— Кажется, цел, — неуверенно произнес тот и, кряхтя, поднялся на ноги. — Да сохранят боги белую собаку…

Мужчина поднял изуродованное ударом лицо, дабы рассмотреть двух незнакомцев, нагнавших его. Один из них был совсем юн — мальчишка, второй выглядел старше и суровее — черноволосый воин в темной одежде, в лице которого промелькнуло что-то неуловимо знакомое…

Крестьянин мотнул головой — нет, откуда ему знать этих людей? Ведь под ними хорошие кони и одежда у них принийская — нет у него таких знакомых, да и неместные они, судя по всему.

— Повезло, что это зверюга на тебя не бросилась, — с пониманием кивнул юный незнакомец.

— Что вы, господин. Белая собака нападает только на слуг кол… госпожи-благодетельницы, простых людей она не трогает.

— Госпожи-благодетельницы… — мрачно ухмыльнулся в ответ Сим, а то был именно он, — мы не ее слуги, так что можешь говорить без преукрас — потрошительницы, чтоб ей было пусто, чтобы мухи и черви сожрали ее живьем!

— Простите, господин, — крестьянин скорбно склонил голову, — мы, люди простые, боимся лишнее слово теперь сказать. Ведь нет у нас никакой защиты, разве что белая собака, — он с надеждой взглянул на траву, — храни ее небо.

— Так ты знаешь, что это за зверь? — тут же прозвучал вопрос.

— Сам я неместный, — развел руками крестьянин, — живу на окраине, но мой брат, что держит поле возле Паны, рассказывал про дикого араги — последнего, что остался в живых после того, как колдунья велела перебить всех собак на княжеской псарне. Он рассказывал, будто звери этой породы имеют хорошую память и привычку мстить врагам своих хозяев…

Сим хотел еще что-то спросить, но его молчаливый спутник подал знак рукой — пора ехать, и тронул коня, направляясь в сторону Паны. Кивнув крестьянину на пасущихся поодаль лошадей — его и гвардейца, разговорчивый юноша тоже больше беседовать не стал и отправился следом за товарищем.

Простояв до конца недели на берегу Эсимуса, циркачи свернули шатер, упаковали вещи в кибитки и не спеша двинулись на восток. Время принийских «гастролей» подошло к концу, местная публика пресытилась и устала: за последние два дня цирк наполнялся от силы наполовину.

Растянувшись длинной цепью, караван пестрых повозок отправился в Фирапонту. Матушка Миртэй долго раздумывала над маршрутом, но все же осталась верна стародавнему пути — издревле знакомому и привычному. Уже много лет цирк кочевал по одним и тем же местами, из года в год возвращаясь на знакомые стоянки и разбивая там свои шатры.

Когда караван подошел к Пане, солнце поднялось в зенит, заставив возниц спрятать головы под соломенными шляпами, а пассажиров спрятаться поглубже в повозки. Одна Джилл невозмутимо вышагивала рядом со своей кибиткой, поднимая босыми ногами серые клубы дорожной пыли. Тоги шел рядом, опустив голову и волоча по земле хвост. Местный солнцепек доконал даже его. Дракон несказанно обрадовался, когда мимо повозок пронесся верхом на лошади один из конных акробатов, сообщая долгожданное:

— Прибыли! Дотянем до рощи и там разобьем лагерь!

Решив остановиться в паре миль от Паны, матушка Миртэй осталась довольна выбранным местом: светлая буковая роща на окраине поля, извилистая холодная река, питаемая звонкими лентами серебристых ручьев — все, что нужно для спокойной и удобной стоянки.

Когда циркачи разбили лагерь и занялись насущными делами, холь несколько раз обошла повозки, зачаровывая и заговаривая место, ставшее на время их новым домом. Близость Паны тревожила старую кошку, как никогда. И хотя колдуны Фирапонты никогда не удостаивали особым вниманием ее труппу, в этот раз на душе матушки Миртэй с предупреждающей настойчивостью скреблись ее сородичи.

Повинуясь интуиции, холь медлить не стала: призвав на помощь окрестных кошек и котов, отправила их выслушивать и вынюхивать обо всем, что творится в этих неспокойных местах.