Сиреневый ветер Парижа

– Нет, — сказал Артюр, покачав головой.

– Жаль, — вздохнула я, сложила план, спрятала его в карман и придвинула к себе тарелку с мясом. — Ты хочешь есть?

– Хочу, — помедлив, признался он.

Я разрезала антрекот на две части, взяла вторую тарелку и переложила на нее половину мяса. Артюр взял вилку, но по выражению его лица я догадалась, что ему явно не по себе.

– Можно спросить? — сказал он наконец, ковыряя вилкой антрекот. — Что ты собираешься делать теперь?

Я чуть не поперхнулась. Точно такой же вопрос задавал мне Ксавье. Бедный Ксавье, удалось ли ему выжить?

– Не знаю, — коротко бросила я, поднимаясь из-за стола.

Артюр тоже поднялся.

– Я мог бы тебе помочь.

– Не можешь.

Я проследовала в гостиную, взяла свой чемоданчик. Джинсовый пиджак совсем высох, и я надела его без колебаний. Артюр шел за мной следом, держась рукой за стену. Я порылась в карманах и бросила ему ключи от машины.

– Спасибо за гостеприимство, — сказала я. — Пока, амиго.

Артюр опустил глаза. Я повернулась и вышла за дверь.

Глава двадцать седьмая

– Что бы вы сделали на моем месте?

– Я бы на вашем месте не оказался, — хмыкнул Вульф.

Рекс Стаут. Слишком много клиентов, 10

Будь моя мать жива, она бы сказала мне:

– Дорогая, не якшайся с журналистами. Они все ненадежные люди и за сенсацию готовы продать родную маму. Не дразни террористов, это может тебе выйти боком. И помни, что никто тебя не защитит, кроме тебя самой.

Не было на свете такой избитой истины, которую она не изрекла бы с умным видом. Впрочем, сейчас я отдала бы все на свете — и даже больше, — чтобы только снова услышать ее голос.

Спускаясь вниз на лифте, я по привычке бросила на себя взгляд в зеркало и заметила, что у меня появились седые волосы. Ничто не проходит даром, даже удача, — и, глядя на эти седые ниточки, я едва не пришла в отчаяние. Я чувствовала себя совершенно опустошенной — не из-за того, что за мной по пятам следуют убийцы, которые даже сейчас, скорее всего, не отказались от идеи прикончить меня, а из-за каких-то дурацких волосков, которые так отчетливо выделялись на фоне моих темных прядей.

Я было выдрала парочку из них, но потом бросила это занятие, дав себе зарок при первой же возможности перекраситься в блондинку. Как сказал бы кардинал Ришелье, окажись он на моем месте, «мудрость — это всего лишь своевременно принятое решение».

Снаружи щебетали птицы, и черный кот, гулявший возле дома, косился на них с типично кошачьим, обманчиво-равнодушным видом. День был чудо как хорош, но я не имела права расслабляться. Я нацепила темные очки, которые позаимствовала у Моник, засунула пистолет поглубже за пояс, покрепче стиснула ручку чемодана и зашагала по улице, размышляя о том, что же мне делать дальше.

Можно отправиться в посольство, но одна мысль об этом нагоняет на меня неодолимую тоску. Мне могут поверить, но могут и не поверить. Будут задавать дурацкие вопросы и всем своим видом показывать, что я втянула их в чертовски неприятное дело, имеющее как-никак международный резонанс. Знаю я эту породу сытых людишек с деревянными рожами, больше всего на свете желающих, чтобы их никто не беспокоил.

Можно отправиться в полицию. Там меня встретят с распростертыми объятьями.

«— В каких отношениях вы были с покойным Денисом Воробьевым?

– Что именно вам сказал покойный блондин Дитрих, прежде чем умер?

– Знали ли вы покойных угонщиков машин Дидье и компанию, и если да, то с какой стороны?

– Что вы можете сообщить о покойной Моник и ее друзьях?

– Что вы знаете о Веронике Ферреро… гм, ну эта-то пока жива?»

Кроме того, если я обращусь в полицию, мне, само собой, придется расстаться с двадцатью миллионами. Не говоря уже о том, что я как-никак совершила убийство, а убийство — уголовно наказуемая вещь. То есть лично я считаю, что была в своем праве, потому что этот человек хотел отправить к праотцам меня, но с точки зрения закона ничего не меняется — я убийца. Даже если меня не посадят в тюрьму, то вполне могут выслать из страны. Нет, лучше пока не спешить с обращением в полицию.

Я встряхиваюсь. У меня есть целая куча денег, знатная пушка и замечательный ангел-хранитель, которого по справедливости следовало бы назвать первым. Вот уже три причины, чтобы радоваться. Блондин Дитрих мог облить меня бензином и поджечь, как факел, но я все еще жива. Он же мог несколько позже пристрелить меня, но я все еще жива. Неизвестный снайпер мог покончить с моим бренным существованием, друг Вероники, покойный Филипп, мог продать меня — увы, не покойному — другу Максу, а я жива и чихаю на них на всех. Правда, Вероника Ферреро и сам Макс еще не присоединились к большинству, но это только вопрос времени. «Каждый угодит в ту могилу, которую он сам себе роет», — как обычно пишут в детективных романах.

Вот бы только понять, что именно обозначает тот самый план, который я нашла. Сдается мне, что сбежавший террорист готовит какую-то акцию, и я бы дорого дала, чтобы ее предотвратить.