Сирены

Наверное, поначалу кварталы дешевой застройки близ монастыря смотрелись неуместно. Теперь же неуместным выглядел сам монастырь. Архаичная демонстрация величия и могущества Всевышнего, которого мир в одночасье объявил несуществующим. Не так давно монастырский комплекс отреставрировали, но миллионные средства на реставрацию предоставила не Церковь, а фонды по охране культурного наследия. Теперь здесь проводили конференции, а сегодняшняя панихида была гражданской.

У церкви еще стояли люди. Среди них выделялась группа сверстниц Изабель. Элегантные черные платья, ярко-красная помада, черные вуалетки. Какими подругами были эти девушки? Какими они вырастут? Почему они не уходят? Привлекают внимание фотографов? Тут я заметил, что одна из девушек утешает плачущую подругу, и устыдился собственных мыслей.

Два патрульных не подпускали к церкви репортеров. Смутно знакомый мне журналюга с лицом пронырливой ищейки сидел в машине, что-то говорил в телефон – наверное, надиктовывал материал в номер – и с любопытством косился в мою сторону, пытаясь сообразить, кто я такой.

Я для них – вчерашний день.

В газетах не сообщалось, где именно похоронят Изабель, но догадаться было несложно. Гортонское кладбище находилось в нескольких минутах езды от монастыря. Катафалк еще стоял рядом с черными автомобилями, на которых прибыли родственники и друзья. Я припарковался на обочине, как можно дальше от главного входа. В душе закипал гнев. Какой-то фотограф, вооружившись камерой с длиннофокусным объективом, вылавливал из толпы известные лица.

На кладбище оказалась еще одна похоронная процессия. Погода вполне соответствовала траурному настроению, и я присоединился к скромному кортежу скорбящих. Их было человек пять, не больше, но я опустил голову пониже, сделал несчастное лицо, и никто не обратил на меня внимания.

Футах в ста от нас гроб Изабель уже опустили в могилу. Люди собирались небольшими группами, разговаривали, обнимались. Некоторые стояли в одиночестве. Многие направились к черным автомобилям. Распорядительница похорон пожимала руки родственникам и выражала соболезнования.

Я вспоминал Изабель. Как она сидела в беспамятстве, сжимая голову руками. Как теребила шарф на шее. Как толкала меня локтем и смеялась резким, отрывистым смехом. Вспоминал застывшее в смерти выражение ее лица и широко раскрытых глаз. Вспоминал неестественно-темные вены под белой кожей. Наполовину почерневшее тело, полное боли. Запах секса, глубокие надрезы на внутренней стороне бедер. С болью вспоминал фотографии, обнаруженные в ящике ее письменного стола. Веселую семнадцатилетнюю девушку в компании хохочущих друзей.

Среди тех, кто еще стоял у могилы, я с удивлением узнал детектива Керника. Вместо того чтобы стоять у входа на кладбище, в темных очках и с гарнитурой в ухе, он присутствовал на похоронах как друг семьи. Темноволосая женщина и юная девушка рядом с ним, скорее всего, его жена и дочь. Он много лет работал на Росситера, но я и не подозревал, что они такие близкие друзья. Его дочь, сверстница Изабель, не скрывала своего горя. Может, они дружили?

Керник обнял ее за плечи, и меня кольнула совесть. Когда он придирчиво расспрашивал меня на лестнице в управлении, пытаясь понять, спал ли я с Изабель, то проявил больше отеческой заботы, чем Росситер. А утром он просил меня не приходить сюда, потому что не хотел сегодня исполнять служебные обязанности. Он ласково отвел девушку от могилы и кивнул темноволосой женщине. Жене? Все вместе они пошли к выходу.

Мой взгляд скользнул по одинокой девушке в черной шляпке и темно-сером пальто. Она стояла у могилы, обняв себя за плечи, источая скорбь. На нее покосилась какая-то парочка, и оба тут же заволновались, будто увидели какую-то знаменитость. Девушка не поднимала головы и не замечала ничего вокруг. У нее были такие же заостренные черты лица, как у Изабель, и светлые волосы, только на тон темнее.

Старшая сестра, вернувшаяся беглянка.

С глубоким вздохом она отошла от могилы и направилась к выходу, но тут появился Дэвид Росситер. Ее отец. Я не сразу его узнал. Волосы встрепаны, будто он их беспрестанно ерошил, усталое лицо осунулось и опухло.

От слез.

Росситер и девушка посмотрели друг на друга. Их разделяло несколько шагов, но казалось, что на самом деле – гораздо больше. Он открыл рот, собираясь что-то сказать, но не смог найти слов. Девушка помрачнела. Едва заметно тряхнула головой и прошла мимо отца. Росситер не оглянулся ей вслед. Его колени дрогнули, и я испугался, что он не устоит на ногах. Он расправил плечи, неряшливо утер лицо рукавом и оглядел присутствующих.

Высокая женщина лет сорока пяти привлекала к себе внимание. Седина лишь оттеняла светлые волосы, вуаль не скрывала красивого лица. Я узнал ее по фотографиям, появившимся в газетах после смерти Изабель. Алекса Росситер, мать Изабель. Даже в скорби она оставалась горделивой и сохраняла классическую элегантность. Невозмутимое лицо не отражало никаких эмоций, но чуть сощуренные глаза намекали на глубину ее чувств.

Она и ее муж пристально посмотрели друг на друга.