Сири с любовью. История необычной дружбы

С первого взгляда казалось, что музыкальная терапия заключалась в том, что группа ребят терзала различные инструменты. Но на самом деле здесь скрывалось нечто большее. Алан Тарри, учитель Гаса в Центре музыкальной терапии Нортона-Роббинса, наблюдал, как музыка достигает души ребенка, который никогда не разговаривал и вообще не реагировал на окружающих. Тарри считал, что определенные гаммы добираются до детей прежде, чем они созреют для восприятия сложных композиций. Например, пентатоники – которые звучат в китайской и фольклорной музыке, – не имеют четких границ и не требуют музыкального слуха для распознавания, в отличие от диссонансных аккордов. Тарри полагал, что пентатоники легко распознаются и действуют успокаивающим образом.

«Неправильно обобщать всех людей с расстройствами аутистического спектра, но, скажу я вам, музыка может не только объединять, иногда она становится первичной формой разговора, обмена мнениями для людей, которые не могут использовать слова», – рассказывал мне Тарри. Такие пациенты, как Гас, которые умеют пользоваться словами, но затрудняются в самовыражении, музыка становится более свободным языком, чем обычная речь. «Гас такой музыкальный, что он может, в некотором смысле, достичь большего самоосознания через музыку, чем при помощи обычного словарного запаса», – добавил Тарри.

Тарри проиллюстрировал свою мысль примером, о котором я давно забыла. Когда Гас был маленьким, я никогда не могла добиться, чтобы он дождался своей очереди. Я приписывала это импульсивности, его характерной черте. Но на самом деле он прекрасно умел ждать, если только его просили об этом на сеансе музыкальной терапии. Когда он с ребятами играл на ударных инструментах, то спокойно ожидал своей очереди, потому что его инструмент органически вступал в определенный момент пьесы, которую они исполняли. Следовательно, музыка донесла до него понятие, которое я объяснить не смогла.

Когда я сейчас об этом думаю, то вижу, что так происходило всегда. С того момента, как Гас был младенцем, звук имел значение для него там, где оказывались бессмысленными слова. Когда мы обращались к нему, Гас обычно не реагировал; часто он даже не поворачивал головы в нашем направлении. Но, стоило нам изобразить любую мелодию, и он обращал на нас внимание! Музыкальная шкатулка – пластиковая коробка, по которой надо было стукнуть, чтобы заиграла классическая мелодия, – стала его постоянным спутником на многие годы. Он плакал, если я играла некоторые песни, особенно темы из «Веселой компании». (Эй, я сама могла заплакать от этой песни. Жалостливая мелодия + стихи «Ты хочешь туда, где все знают твое имя» = Аааххх…)

По мере того как Гас рос, он приобретал привычку часами слушать мой плеер, уставившись на бегущие строки названий. Он не всегда прослушивал песни целиком, что очень меня раздражало. Но совершенно очевидно, что он впитывал звуки. Тот плеер превратился в его любимый фокус для гостей: определение любой из сотен песен по двум или трем нотам, а иногда по десятой доле одной ноты. Я до сих пор не понимаю, как он это делал. Но я точно знаю, что если бы вернули старую телеигру «Угадай мелодию», Гас стал бы миллионером. Как, например, Генри, который обратил этот талант в предмет пари с ничего не подозревающими приятелями. Генри только нужны были все время новые приятели, потому что все старые уже опасались заключать пари на Гаса и источник легких денег для Генри почти иссяк.

С самого раннего возраста Гас любил Моцарта, Бетховена и Шопена, и он наделен прекрасным слухом, талантом, которым обязан отцу – оперному тенору. Конечно, это нередкий дар. Но в то же время радость от музыкальных способностей Гаса несколько смягчает страдания из-за его проблем. Кроме того, мне, в общем, нравится, что у нас дома есть собственное караоке, а Гас обожает подпевать роликам на YouTubе. Он поет столько же, сколько разговаривает.

Мне хотелось развивать в нем сильные стороны, поэтому в семь лет, помимо занятий музыкальной терапией, я записала его в вокальный и музыкальный класс с обычными семи- и восьмилетними ребятами. После первого же урока его выставили вон. Он понял, что от него требуется читать ноты, но потом ушел в сторону, сел в угол, заткнул пальцами уши и начал изображать поезд, идущий по рельсам. Я была в ужасном отчаянии: Гас не мог заниматься тем, что любит. Учитель спас положение, как положено учителям. «Гас не может заниматься в группе, – объяснил он, – потому что просто не может вынести, как ребята фальшивят».

Ну конечно! Как я могла забыть. Гас так воспринимает мир – он никогда не скажет ни о ком плохого слова. Каждая женщина в глазах Гаса прекрасна, каждый мужчина красавец, но существует единственное исключение. Я люблю петь, знаю тексты десятков песен, и я начисто лишена музыкального слуха. Как только Гас видит, что я собираюсь петь «Оклахому», он закрывает руками уши и бежит прочь из комнаты с воплями: «НЕТ-НЕТ-НЕТ-НЕТ!»