И вот здесь на сцену приходит музыка, поскольку музыка оказывает на детей с расстройствами такое влияние, какое не могут оказать слова. Джеральдин Доусон, психиатр и директор Центра аутизма Дюка, изучает влияние музыки на мозг. Однажды она объяснила мне, что происходит. «Вы знаете, как много детей с расстройствами спектра любят диснеевские мультфильмы? – спросила Доусон. – Все пытаются выяснить почему. Но мы полагаем, что музыка в мультиках дает детям эмоциональные сигналы – сигналы, которые они не воспринимают, если просто смотрят на лица людей или слушают их речь».
Теория Доусон кажется верной. В определенный момент времени Гас стал одержим песней «Мой несчастный дружок» из мультфильма «Русалочка». Она звучит в тот момент картины, когда ведьма-осьминог Урсула, которая собирается отобрать у Ариэль ее прекрасный голос, чтобы сделать похожей на человека, поет обо всех тех созданиях, которые отдали ведьме свои голоса. Гас пел эту песню снова, и снова, и снова, и снова, он поворачивался ко мне с сияющими глазами и объяснял: «Урсула злодейка, ХА-ХА». Это было наглядное представление идеи, до этого совершенно незнакомой Гасу: идеи о том, что другие люди могут пребывать «в страдании и нужде» и что существуют еще другие люди (или осьминоги), которые радуются этому. Урсула была Злом, аккуратно упакованным и разъясненным. Когда музыка сигнализировала Гасу, что творится зло, то словно запускался каскадный эффект признаков, показывающих, что творящий зло – не хороший.
Примерно в то время, когда песня «Мой несчастный дружок» занимала первую строчку в рейтинге Гаса и он хотел каждый день ходить в школу в костюме Урсулы (восемь ног создавали некоторый дополнительный объем), я обнаружила, что он изучает веб-сайт под названием «Злые брови». Там были представлены изображения Джокера, Шрама из мультфильма «Король Лев» и Джека Николсона в фильме «Сияние» (на самом деле Джека Николсона можно было взять из любого фильма). «Да уж, эти злые брови ничего себе, – удовлетворенно замечал Гас. – Видишь, мамочка?» А потом он показал мне свои лучшие Злые Брови, которые были больше похожи на брови Граучо, но – неважно; Гас тренировался в сопоставлении выражения лица и эмоции. И эта эмоция была намного тоньше, чем просто Радость, Печаль или Гнев. По этой причине Гасу было очень трудно увидеть ее. Это был эквивалент процесса распознавания лиц компьютером. Гас все еще в процессе работы, но именно музыка направила его на верный путь.
Мне всегда сложно было вытерпеть бесконечные повторы одних и тех же видео- и аудиозаписей на айпаде и YouTube, столь привлекательные для Гаса. Но, вспоминая это время, я снова мысленно обращалась к разговору с Джеральдин Доусон. Гас мог управлять записями мультфильмов – останавливать, перематывать, проигрывать снова и снова – или останавливать и включать музыку на моем айпаде, повторяя ее столько раз, что у меня буквально «увядали уши». И все это внешне раздражающее поведение означало, что он переводит окружающий мир в свои собственные термины и в свой собственный мир. Запуская и останавливая запись, разбивая ее на кадры и ноты, повторяя до тошноты – все это выглядело ненормально. Но эти чертовы экраны и воспроизводящие аппараты открыли ему путь в мир коммуникаций, который мы принимаем как само собой разумеющееся. Экраны не могут заменить реальную жизнь, но они могут просто обеспечить поддержку и помочь Гасу создать эту реальную жизнь.
До сегодняшнего дня повседневный мир Гаса определяется больше музыкой, чем словами. Если я прошу его что-то сделать, он может игнорировать меня вообще; но стоит мне пропеть ту же самую просьбу, как он ее выполняет (несмотря на то что у меня нет ни слуха, ни голоса, чаще всего происходит именно так). Иногда кажется, что Гас страдает от некоей разновидности синестезии, путает зрительные образы со звуками. Я обнаружила это, когда мы недавно шли в школу и увидели радугу.
«Мамамамамама, смотри! – воскликнул он, показывая на небо. – Сегодня день мажорного трезвучия». Темные, дождливые дни превращались в мажорные трезвучия, а если Гас знал, что в конце дня его ждет что-то приятное, то день становился