Сири с любовью. История необычной дружбы

«Ну, в «Психо» мать была какой-то неправдоподобной, – продолжала я. – Я никогда не понимала, почему Норман Бейтс так хорошо делал чучела птиц, а его мать превратилась в высушенную мумию. В любом случае я думаю, что в наши дни меня можно заморозить и высушить, то есть подвергнуть сублимации, и я буду выглядеть отлично». Я понятия не имела, так ли это, но это казалось похожим на правду. «Итак, сначала ты достанешь из меня все органы, пригодные для повторного использования. Потом меня сублимируют, и я буду выглядеть в точности как сейчас, даже лучше. Я заранее выберу, что на меня надеть. Все зависит от того, насколько старой я стану к тому времени. Если это случится завтра, то я бы выбрала что-то из каталога «Санданс», потому что еще могу мечтать, но это не сработает, если мне будет девяносто. Как получится. И потом установи меня в углу своей гостиной, где я буду делать то, что мне нравится. Дай мне книгу или компьютер».

«…или ты будешь щуриться в свой Айфон, на котором сможешь играть в «Эрудит» всю оставшуюся вечность», – сказал Генри.

«Вот было бы здорово, – заметила я. – Просто убедись, что я выгляжу счастливой. Как будто я только что сложила слово «кетцаль» или что-то типа того».

«У меня есть другой план, – сказал Генри, его явно согревала эта тема. – Я тебя кремирую. И папу тоже. А потом приделаю к твоей урне игрушечные глазки. Потому что все выглядит лучше с игрушечными глазками».

«А папина урна?»

«Тоже с игрушечными глазками. И спички вместо бровей, согнутые так, как будто он сердится». Это обычное выражение Джона в реальной жизни.

«Что ж, хорошо, – сказала я. – Но знаешь ли, так, на всякий случай, я предпочитаю, чтобы меня набили. И потом, если ты не устроишь гигантскую вечеринку, я буду преследовать тебя. Во-вторых, папа хочет, чтобы его прах развеяли над лесом в Нортумберленде, где он играл, когда был маленьким».

«Ну, хорошо, раз ты так настаиваешь, – сказал Генри. – Слушай, ты получишь урну с игрушечными глазками, а он – со спичечными бровями. Потому как я хочу говорить всем девушкам, с которыми я буду встречаться, что хочу познакомить их с моими родителями. Всем девчонкам это нравится. А потом я приведу ее домой, а вы с папой будете в урнах…»

«Понимаю, почему у тебя так хорошо складывается с девушками», – сказала я.

«Но это шутка, которая никогда не устаревает, – ответил Генри. – Для меня».

«Точно».

«В отличие от тебя и папы. Вы стареете. И умрете. И получите игрушечные глазки».

«Если меня не сублимируют и не поставят в угол, отлично сохранившуюся, ты не выполнишь мою волю», – добавила я.

Гас прошествовал в комнату на середине разговора. Он понятия не имел, о чем мы говорим. Он только хотел как лучше. Гас подошел и крепко обнял меня.

«Генри, не волнуйся. Мама и папа умрут, но потом они вернутся обратно».

Гас в это верил. Не в метафизическом или духовном смысле. Он просто знал, что мы вернемся.

* * *

Последние пять лет обернулись годами потерь. Такая тенденция наблюдается, когда у вас рождаются дети в то время, когда у других – внуки. Конечно, родители Джона умерли давно. Мои собственные родители ушли за последние несколько лет, один за другим. Они были замечательными людьми, и я хотела, чтобы мои дети помнили их, но они не помнили.

Конечно, дети – неунывающий народ. Вот Генри в десять лет вечером того дня, когда умерла моя мама:

ГЕНРИ: (в слезах, перед сном): Мы никогда снова не увидим бабушку, НИКОГДА. Она была классная, и она была твоя МАМА, а теперь ты НИКОГДА не увидишь ее снова, я знаю, она на небесах, там же, где дедушка и все такое, но я так скучаю по ней, и…

Я: Что такое милый, скажи мамочке.

ГЕНРИ: Хм. Можем ли мы забрать ее дом?

Я: Да.

ГЕНРИ: У меня будет батут! О, дааа!

Большинство детей устроены так, чтобы восстанавливаться. И по мере того, как проходят года, вы находите способы, чтобы ваши любимые люди продолжали жить. Вы придумываете мифы. Например, мой любимый золотистый ретривер Монти в некотором смысле живьем присутствует у нас в доме, хотя он ушел раньше моих родителей. «Сколько теннисных мячиков Монти мог тащить в пасти, мама? – спрашивает Генри, как кажется, без всякого повода. – Он на самом деле всегда приветствовал людей, притаскивая к порогу твое нижнее белье?» А это всегда повторяется: «Он был ужасно, ужасно глупый, правда, мамочка?»