Сирия и Палестина под турецким правительством в историческом и политическом отношениях

Городское народонаселение не могло ни защититься, ни укрыться от насильственных рекрутских наборов. Правда, религиозные понятия мусульман о неприкосновенности гаремов обеспечивали верное убежище среди жен всем тем, кому угрожала опасность быть захваченным в рекруты. Ибрахим уважил гаремы, но не уважил мечетей. По временам он позволял богатым родителям вместо детей представить других, которые за значительную сумму отдавали себя в рекруты. Порой он возвращал осиротелым семьям одного из братьев, если два или три брата бывали вместе захвачены, но никакие просьбы, никакие денежные пожертвования не были уважаемы. Зато ничем египетское правление не внушило более страха в народе и более ненависти ко всем преобразованиям, благодетельным для края во многих отношениях, но искупаемым слишком тяжкой и безусловной повинностью крови. Притом же Сирия, узкая полоса населенной земли между пустыней и морем, прорезанная по всем направлениям горными хребтами, представляет великие удобства для побега, особенно туземцам, знакомым с тайными проходами и тропинками. Не только рекруты бежали, но тысячи людей заблаговременно спасались от рекрутства в пустыню к бедуинам, в Диярбакыр, в Анатолию, на остров Кипр. Между тем правительство, чтобы заставить жителей и общества наблюдать одних за другими, ввело в систему налогов круговую поруку, взыскивая подати и недоимки бежавших с общества, к которому они были приписаны, и раскладывая налоги опустевшей деревни на целый округ. Бегство множества сирийских жителей под египетским правлением тем более выказывает ненависть народа к этому правлению, что арабское оседлое племя несравненно более турецкого привязано к родной почве. Между тем как житель Румелии беспокойно спускается со своих гор, чтобы оружием или промышленностью искать фортуны по всем концам знакомого ему мира, редко найдете сирийца вне его пределов. Даже в столице империи, куда стекается ежегодно по давнему навыку много народа из далеких областей, почти не найдете сирийцев, за исключением небольшого числа халебских купцов.

Более 100 тыс. сирийских жителей бежали от строгостей египетского правления. Эта убыль народонаселения была несравненно чувствительнее для земледелия и промышленности, чем самое рекрутство. При всех своих строгостях Ибрахим в продолжение пяти лет (1833–1838) забрал в Сирии не более 35 тыс. рекрутов. Повинность эта лежала на одном мухаммеданском народонаселении, которое в совокупности составляет около 900 тыс. душ обоего пола. Итак, наборы, сделанные Ибрахимом, представляют в общности ежегодную пропорцию 7:900. Как ни тягостна для народа эта пропорция, особенно когда спасалась бегством половина тех людей, которым по их возрасту угрожало рекрутство, она становилась еще тягостнее по всегдашней тревоге, в которой находились жители от неизвестности эпохи наборов, от насилий и от отсутствия всякого правила или системы при наборах. Местные начальства, военные и гражданские, получали секретное повеление представить столько-то способных рекрутов. Им предоставлялось улучить минуту и средства, чтобы уловить в базарах, или в мечетях, или среди полевых работ требуемое число людей. По пятницам, когда народ собирался в мечети, отряды войск обступали мечеть и выпускали оттуда одних стариков и малолетних, забравши всех людей, годных в строевую службу.

Во всяком движении войск жители привыкли видеть угрозу нового набора; деревни пустели, базары закрывались, все пребывало в трепетном ожидании. Мухаммедане завидовали участи христиан и евреев, для которых отчуждение от службы под знаменами правоверных вместо уничижения становилось дорогим преимуществом. Несчастные мусульмане, жители городов, были до того унижены в самом религиозном их чувстве, что люди благородного звания записывались в кавасы, в служители, в конюхи у европейских консулов, даже у их агентов и драгоманов из подданных султана, из презренных райев, чтобы, в силу трактатов, обеспечивающих неприкосновенность людей в службе консульских домов, избегнуть строевой службы.