Сирингарий (СИ)

Оглядевшись, белкой забрался по столбу на крышу навеса, с него сиганул на маковку стога: утром хозяин воз пригнал, да покамест не разобрал.

Там устроился на спине, под голову куртку сунул.

Низкие, крупные звезды висели, точно яблоки зимние; которые цветастые-мохнатые, которые бледные да строгие; вот тень проползла — Качели Высоты отметились.

Ни кола ни двора, вспомнились Сумароку слова Красноперки.

— Ну, кол-то у меня, положим, есть, — сказал шепотом и сам себе посмеялся.

Вытянул руку, ловя браслетом звездные лучи.

Провел пальцами по гладким пластинам, задумался и еле слышно проговорил:

— А двор… Можно попробовать.

Зимний жемчуг

Во все лопатки несся, земли под ногами не чуя. Мало — смерть затылок холодила, по пятам следила, ломала с хрустом подлесье да чапыжник… Сумарока то выручало, что ноги длинные, что молодой-удатный, да что сноровку имел по лесу, по бездорожью во весь опор мчаться, ровно лось сохатый.

Одним дыханием летел, а все же не поспел самое малое — выскочил к берегу, а реки-то и нет.

Лишь след от тулова змеиного, листом мерзлым да первым снегом забросанный. Не сумел задержаться, так и сверзился с наскоку, клубом покатился, благо, не попала в бок ветка-рогатина али камень под голову. Поверху выломалось с ревом, с тяжким, хрипатым дыханием…

Сумарок вскинулся — и столкнулся глазами с кнутом. Коза ведала, как тот у водороины оказался.

Смотрел сверху, щурился насмешливо.

— Привет, — сказал.

— Привет, — просипел Сумарок, против воли чуя нахлынувшее облегчение.

Кнут же выпрямился, поглядел на суща: оный и замер на склоне, зачуяв перемену.

Подался назад, а кнут вперед шагнул.

Сумарок закрыл глаза, на спину откинулся. Теперь и дух перевести можно было.

—... кафтану-то, мясопустому, уже и в спячке бы зимовать, а вишь, шатался… Его я срубил, да не дотумкал, что шуба рядом бродит. От нее к реке бросился, помню, река тут была, Уклейка. Вот что она змеиная, того не знал — перекинулась, сволочь, переползла, куда как не вовремя.

— Шуба с кафтаном завсегда по осени да весне вместе охотятся, летом и зимой розно: один в спячке лежит, второй округ кружит. — Молвил Сивый задумчиво. — Мне вот интересно, что ты думал дальше делать, реки-то на месте не оказалось?

Вздохнул Сумарок.

— Что делать, рубиться бы стал.

Сивый фыркнул на то.

— Покажи мне оружие, годное шубу пробить.

— Шубу пробивать на что? — Возразил Сумарок. — Глаза, нос да пасть горячая, туда бы и целил.

— Покуда она бы тебя харчила, ага. Куда как сподручно.

— Сивый, а? Чего ты начинаешь. Обошлось же.

Подставил пальцы бабочке теневой, что из листьев выбралась да на руку села. Щекотно лапками зацепилась, усами закачала.

— Таимный ты человек, Сумарок. Я еще в первую нашу встречу ключ тебе вручил, так хоть бы раз попытал, на выручку позвал.

Сивый потер скулы. Тряхнул головой, убрал ото лба волосы. Сумарок следил краем глаза. Сивый обычаем в одном и том же ходил, но к зиме вздевал куртку с головной накидкой, мехом отороченной. Всегда любопытно было Сумароку, что за мех такой: чудно переливался, шел к серым глазам, к железным волосам.

— А случись на моем месте человек иной, корыстливый?

Сивый хмыкнул.

— Убил бы, да дело с концом.

Сумарок глаза закатил, спросил другое:

— Сам что здесь забыл?

— Охочусь. Кочергу слежу, али талуху-рваное брюхо, следы схожие. А ты?

— Толки дурные про лугар здешний молвятся, про Уточку. Люди пропадают. Отчего, почему — не доискаться. Или сущ новый объявился, или хворь эндемичная, или свои же прибирают.

Сивый бровь поднял.

— За этим и шел?

— Ну.

Сумарок вытянул ноги, откинулся на руках. У огня хорошо было. Ночь ночевать устроились в балке старицы, от ветра защита, да и будто теплее…

Сивый посмотрел на черное от мороза небо, скупо роняющее медленный, холодный снег.

Так сказал:

— Край осени, Сумарок, а ты все по лесам-полям колобродишь. Иной раз глянешь, так юша юшей! Или не сыскал пристанища?

— Не срослось.

— Про зимник думал ли?

— С ума не скидывал, — признался Сумарок. Сел ровно, кашлянул. Подобрал в руки веточку, принялся крутить. — Так… Приглядел один, над рекой, у леса доброго, сосняка. Соседи не близко живут, вроде все люди хорошие. Мимо ни езды, ни ходу, тихо. Думаю, возьму до весны.

— Дело, — кивнул Сивый. — Я спрашивал знатцев-плотников, молвят, лес под сруб загодя готовить надо. Вот зимой, делом не волоча, и возьмемся, если так решил. Место только укажи. Ну то есть… Если ты хочешь, чтобы мы знали, где проживать-хорониться удумал. Твоя воля, можешь втайне оставить, под своз сруб возьмешь.

Сумарок уперся локтями в колени, подбородок на кулаки пристроил.

— На что мне целый дом, Сивый, если я в нем один мыкаться буду?

Сивый головой вскинул, глаза распахнул. То же выражение на лице его было, что Сумарока всегда сбивало: уязвимое, человеческое. Недоверие, с надеждой цепко сплетенное.

— Не боишься, что убьем друг дружку в соседях-то?

Сумарок плечами повел. Держался ровно, а рот от волнения пересох, будто корпией набили.

— Ну вот за зиму и обвыкнемся. Как Степан говорил, реп… репетиция?

— Демо-версия, — фыркнул Сивый.

— Ну так что? По рукам, кнут?