Сирингарий (СИ)

Сумарок платок вымочил, голову обернул, узлом на затылке стянул. Не дай Коза свалиться, думал, на мелкую рябь поглядывая.

Старший квоком водил в волне; глухо хлопало, приманчиво. Со стороны вслушать — или лягуха поет-надувается, или сом кормится. Остальные кто на веслах сидел, кто с баграми сторожил; талабонили тихонько меж собой. Самым главным ловцом, с мотовилом, значился дюжий мужик, здешний мукомол. Плечи нарозметь, кулаки с дыню, именем подгадали родители — Копень. В лодке стоял, ровно врос ногами.

Рыбали вокруг бучива кружили.

Привады всякой набрали: и птиц с горелым пером, и лягушек, и саранчи, и пиявки конской, и медведок, и выползков, и прочей сладкой сомовой гадости...

Квок Сумарок впервые увидел: струмент навроде рога коровьего, с рукояткой из дерева, ножка костяная, а на конце той ножки — пятачок-пятка. Старший ловок с ним был: руку набил.

Раньше, сказывал, река куда говорливее была, непокорливей, легче; к возрасту заленилась, отяжелела, сонулей заделалась. Рыба-сом в ней и поселилась. Птицу порой скрадывала, собак неумных.

А вот чтобы людей топить, того допрежде не случалось.

— Мы-то сами сома не едим, уж больно падок он мертвечину щипать, как налим... А вот добудешь мясо, подкоптишь, в узел продашь — денежка хорошая, там до сомятины лаком народ...

Сумарок на все кивал. То слышал, то не слышал, от жары марило.

Вдруг талашение началось, рыбаки шеи повытягивали, головами закрутили. Неужто подманили?

— Идет! Идет, голубочек! Ну, ребяты, ну, не подведите! Как глотнет наживу, так к берегу, к берегу сразу, на глубине не совладаем!

Сумарок вцепился в весло, пятками босыми уперся, переглянулся с соседом.

Лодку качнуло, подкинуло: ровно на мель налетели али бревно топлое ковырнуло. Проскребло по днищу. Сумарок попытался на слух прикинуть охват рыбины: выходило, что никак не меньше теленка тот сом.

— На руку, на руку не мотай, дура! — крикнул старший Копеню. — Свезет!

Охнуло, лодку дернуло, а могучий рыбак в воду с прямых ног кувыркнулся. С баграми ловчие застыли — как бросать, своего зацепишь?

Сумарок же весло бросил и, не мешкая, за борт прыгнул.

Сом к яме тянул. Сумарок в несколько гребков нагнал, сечень выбросил — шнур мотовила и распался, ослобонил рыбака. Толкнул Сумарок человека вверх — тот ногами задергал, пятками заколотил, свечкой на поверхность ушел.

Сумарока вокруг себя провернуло, когда рыба близко прошла, обтерлась. За плечо схватила да поволокла. У чаруши, же. однако, зубы поболее щучьих имелись — извернулся, пластанул сеченем вдоль жирного черного хребта.

Помутнела вода; разжал сом челюсти; Сумарок вынырнул, рукой махнул.

— Здесь! Багры давайте!

На берег вытащили — оказалось, мало не с коня рыбина. А вскрыли когда, брюхо бледно-желтое распороли-взрезали: вывалилась, среди перьев да костей, и кисть человечья, вспухлая, белая...

Заохали кругом, заахали бабы. Кому-то дурно сделалось.

Сумарок сдержался; глаза прикрыл, задышал глубже, чтобы не так моторило. Отвернулся. В лодку не вернулся, на руках доплыл. Думал, остудит водица, и вроде направду полегчало.

Копень подошел с поклоном.

— Выручил ты меня, братец, откупил от смерти, — сказал прямо, не стыдясь, — уж больно я на себя понадеялся...Тебе, сказывали, на тот берег, к узлу надобно? Я сам перевезу, лодка у меня. И, не погребуй подарочком, малой денежкой — остались бы дети сиротами, женка вдовкой по моему недочету...

Сумарок поклонился, молча принимая и слова, и подарок.

Махом реку перескочили, на том берегу добром распрощались.

Прошел Сумарок всего-ничего, глядь, кнут: стоял себе, камешки в воду кидал. Не просто так, а хитро, с вывертом: чтобы камешки те лягушкой подскакивали на мелкой волне.

— А, Сумарок! Нагнал-таки, молодец. Что, может, рыбки отведаешь? Я тут свеженины спроворил у местных...

Кивнул на камень-валун: на камне том, на листах травяных, в самом деле рыба лежала. Глаза пучила. Мушка-блестящее брюшко на тот глазок села.

Глянул Сумарок на рыбку — отвернулся, пополам согнулся. Ко всему, пестерь еще и по затылку наподдал так, что в глазах потемнело.

— Или не голодный ты, или не рад меня видеть, — раздумчиво примолвили за спиной.

Сумарок хотел отвечать — не справился. Наново согнулся.

— Понял, принял. Эка тебя размочалило...

С кнута стало бы надсмехаться, однако больше ничего Сивый не сказал: со спины Сумароковой ношу стащил, да убрал от лица волосы, да так и держал, покуда не попустило...

***

Сумарок проснулся. Чуял подле себя присутствие; еще и пели негромко, приятным голосом, о Ваньке-железное плечо, что всему злату владетель-радетель...

Знакомая песня, да и голос — не чужой.

Вздохнул, локтем прикрыл лицо.

— Ты чего здесь?

— В бирюльки играю.

— Теперь оно так называется?

Ответа не дождался, пришлось самому смотреть. Кнут лежал на боку, подперев голову. И правда — в бирюльки играл. Неспешно тянул спицей из кучки разноликой чепухи.

— Говорят, терпение развивает, — молвил Сивый, прибавил вдумчиво, — и мелкую моторику.

— Давно...?