Сирокко меняет цвет снега

Я продолжал в тишине, рассматривая, прищурившись, отражение безучастного лица профессора в стекле окна. На столе горела лампа – наш единственный источник света в бесконечном туннеле берлинской ночи.

– Мы встретились на курсе немецкого… Она итальянка… Итальянка из Турина… Вы слушаете меня? – не выдержал я.

Лехнер повернулся ко мне и ответил:

– Теперь у вас, господин Погодин, и врачи, и женщина! Но вы справитесь. Мы все, чёрт подери, справимся.

16

Поля написала, что они скучают и ждут меня. Мне хотелось думать, что это было немного больше, чем простая вежливость.

Мы договорились с Нойманом, что, как только я сдам экзамен по окончании курса В2, он отправится вместе со мною в Пензу. Оставалось множество вопросов, на которые мне нужно было найти ответы. Главный – останусь ли я на родине. Да – если вдруг русский язык вернётся во время поездки. Нет – если этого не произойдет. Пока мне позволяли сбережения, я мог оставаться в Берлине и продолжать строить новую жизнь. Другого выхода у меня всё равно не было.

Я не верил в наши отношения с Лаурой и не спешил посвящать её в свою тайну. Мне хотелось оставаться для неё умным русским в поисках себя, а не пациентом Ш. в ожидании чуда. Каждый день я открывал страницу Яндекса на смартфоне и пытался собрать буквы кириллицы в слова. Так я проверял, не наступил ли тот день, тот особенный день, который освободит меня от афазии и сделает нормальным. Но у меня ничего не выходило: я не понимал родной язык. Я жаждал исцеления, но одновременно боялся его. Здоровый, я должен был принимать решения – больной, я мог продолжать плыть по течению.

За несколько недель занятий мы с одногруппниками крепко сдружились: вместе ходили обедать и ужинать, гуляли по городу, обсуждали последние новости, делились переживаниями, надеждами и приготовленными на скорую руку перекусами. У большинства из нас в Берлине не было никого, поэтому мы с радостью подставляли друг другу плечо, словно были семьей. Стоило мне пропустить из-за обследований пару занятий, как я тут же получил сообщения и имейлы от Набила, Анны и Майи с вопросами о здоровье и список упражнений для домашнего задания.

Но к Лауре я больше не приходил. Как-то раз она пригласила меня в кино на только что вышедшую «Меланхолию» Ларса фон Триера, и я неожиданно для самого себя согласился.

Лаура напряженно смотрела фильм, следя за перипетиями жизни двух сестёр, Жюстин и Клэр, в то время как я все два часа утопал в меланхолии, в тысячный раз пытаясь разобраться в причинах произошедшего со мной, складывая в голове правильные предложения на немецком, которые не имели никакого отношения к картине фон Триера. В конце фильма, когда Землю наконец-то уничтожила планета Меланхолия, я с облегчением вздохнул, мысленно перенося вымысел в реальность. Лаура прижалась к моему плечу, но я не обнял её.

Мы молча вышли из кинозала и отправились на остановку эс-бана.

– Зербино, что с тобой такое? – спросила она, как только мы оказались на платформе, и взяла меня за руку.

– Ничего, – пробормотал я, «угрюмый дровосек», которому удалось жениться на принцессе – именно об этом была итальянская сказка «Зербино-нелюдим».

– Нам нужно было сходить на комедию. Да, на что-нибудь легкое, без музыки Вагнера. Чтобы ты наконец-то отвлекся от своих мрачных мыслей. Давай посмотрим в следующий раз комедию?

– Мне нужно готовиться к экзамену, – ответил я.

– Да сдадим мы его, тезоро, точно сдадим! Все, ну почти все, сдают. Я спрашивала.

– Ты не понимаешь, Лора.

– А ты не слышишь меня. Экзамен будет легким!

– От этого чертова немецкого зависит моя жизнь. Мне ведь могут не продлить визу. Что я буду делать тогда?

– Тебе дадут визу! Все будет хорошо.

– Может, и будет. А может, в планету врежется астероид. Но этот вариант даже лучше.

Лаура отпустила мою руку и покачала головой. Мы оба устали от нашего бесполезного спора.

Всё, что я говорил Лауре, было правдой и одновременно грубой ложью. Я запутался и стал противен самому себе. Мне хотелось поцеловать её, прижать к себе и, не отпуская, отправиться вместе с ней на улицу Тюльпанов. Но вместо этого я лишь помахал Лауре, как только она села в эс-бан. Я вернулся в Веддинг.

В середине октября наша группа успешно написала экзамен, и мы были переведены на следующую ступень, после которой можно было сдать ДаФ. Между курсами было десять выходных дней. За неделю до начала курса С1 я ещё мог от него отказаться.

17

– Ты уверен? – перевёл вопрос Поли мой врач-невролог.

– Да, – ответил я по-русски и тут же перешёл на немецкий. – Сдавай квартиру. Если вернусь, что-нибудь придумаю.

– Тебе нужно было съехать оттуда сразу после её смерти, – сказал Нойман.

Эти слова переводить было не обязательно, но было уже поздно. Антон посмотрел на Полю, которая уставилась в пол.

Я ничего не ответил.