Сирота

Сказал. А спустя несколько секунд весь стол заржал.

– Вот уж точно, – отсмеявшись, заметил Данила, – лучшего зятя для Евдокии и не придумаешь.

Глава 7

1553 год, 21 мая, Москва

Митрополит Макарий сидел на лавке и задумчиво смотрел на лампу. Ту самую, что удумал отрок Андрейка из Тулы. Он до конца не верил, что все это правда. Полагал, будто бы сказки. А лампа если и есть, то горит она чуть ярче обычной масляной. Однако все оказалось точно таким, как ему и сказывали.

– Значит, говоришь, что сей отрок прямо сказал, что Мать-церковь его грабит? – задумчиво глядя на огонек лампы, спросил Макарий.

– Да. Но сказал он это не прилюдно и в сердцах. – ответил диакон Амвросий.

– Голова у него очень светлая, – тут же вставил слово отец Геннадий.

– Да причем тут это? – отмахнулся митрополит. – А почему он считает, что церковь его грабит?

– За краску, что он передал отцу Афанасию не в дар, а для продажи, была положена цена смехотворная. За лампу, которую он изначально хотел продать церкви и которая, по его словам, принесет нам десятки или даже сотни тысяч дохода положено ему всего сто рублей.

– Прилюдно он этого не сказывает?

– Нет.

– У него очень светлая голова, – вновь повторил отец Геннадий, стремясь защитить парня от гнева властного иерарха.

– Что ты заладил светлая да светлая? И что с того?

– Он смотрит на обычные вещи и видит их природу. Он рассказал мне, как удумал и лампу, и печь. И там поистине без божественного провидения не обошлось!

– И что?

– Он еще много что может удумать.

– Я мню, отец Геннадий имеет в виду, что сей отрок может оказаться очень полезен церкви. И нехорошо, что он думает, будто бы церковь его ограбила.

– Предлагаешь заплатить ему несколько тысяч рублей? Или установить его долей сотую часть от доходов с продажи этой лампы, как он желал изначально? – усмехнулся митрополит.

– Не моего ума такие дела. Но паренек действительно растет очень одаренный. Только буйный. Кроме головы светлой, он еще и сабелькой машет отменно. И непривычно, я такого еще не видел. Но выйдя раз на раз супротив опытного поместного дворянина – расписал его как дите. Тому не помогло даже то, что сабелька Андрейки была выделана из очень плохого металла и при сильном ударе по ней она поломалась.

– Сломалась? Так, стало быть, он проиграл поединок?

– Паренек добил своего противника тем обломком, что у него оставался в руках.

– Интересно. – хмыкнул Макарий. – А теперь давайте подробно. Кто он такой? Откуда? И прочее.

– Андрейка сын Прохора, внук Степана Седого из Коломны. Матерью его была Прасковья, дочь Семена Крапивы из той же Коломны – старого недруга Степана, с которым тот постоянно и во всем мерился. Кто лучше? Кто быстрее? Кто сильнее? И прочее. Прохор взял Прасковью в жены вопреки воле отца и уехал в Тулу, где и прошел верстание.

– Любовь? Или назло бате учудил?

– Сказывают, что Прохор в ней души не чаял. Но прожили они недолго. Родами преставилась Прасковья на втором ребенке. И дите не выжило, и она. С тех пор Прохор совсем буйным стал. Он и так-то слыл человеком колючим и дерзким, что ему прощалось из-за того, что сабелькой владел добро и стрелы пущал – загляденье. А после ее смерти стал как тлеющий уголь – вспыхивал по любому поводу.

– Андрейка, как сказывают, – добавил отец Геннадий, – уже отца превзошел в сабельном бое.

– Три года назад во время стычек с татарами Прохор потерял и коней, и панцирь со шлемом. Чтобы выехать на службу ему пришлось брать заем у Петр Глаза.

– В рост?

– Петр утверждал, что да. Но недавние события показали, что словам Петра доверять не стоит.

– Отчего же?

– Паренек этот заявил, будто бы отец его брал у Петра и лошадь, и панцирь, и шлем в заем с условием, что долг перейдет на сына только если тот унаследует их.

– А так разве кто ряд заключает?

– Андрейка на том крест поцеловал. А потом сошелся с Петром на саблях, в чем подтвердил свою правоту перед людьми и Богом.

– И Петр отказался от долга?

– Петр умер. А воевода тульский присудил вдове Петра вернуть полученные у общества деньги, внесенные в погашение долга…

– Погоди ка. Это как? Григорий погасил долг отрока из городской казны?

– Из денег, что от имени Андрейки пожертвовали на помощь страждущим. Ими как раз воевода и распоряжался.

– Не жирно ли?

– О нет, – усмехнулся диакон Амвросий. – Дня не прошло, как ему уже вернулись эти деньги обратно, да еще с прибытком в виде штрафов, которые превысили выданную сумму по совокупности. Григорий словно знал, как поступит Петр и не переживал за выданные деньги.

– Так у него с Петром дела не ладились? Почему он сразу эту вражду не погасил? Отрок или нет, но обижать сироту, отец которого голову сложил в бою – постыдно. Куда он смотрел то?

– Я мню, не успел. Тут и Андрейка в свою породу уродился – горячий да резкий. Ни слов, ни дел не боится, несмотря на юные лета. Да и Петру шлея под хвост попала. Он обычно такими глупостями не промышлял. А тут… словно его подменили. Так что пришлось Григорию наказывать уже вдову Петра, чтобы другим не повадно было. Сурово, но…

– Но?