Сирота

Митрополит Макарий был среди тех людей, которых позже Курбский назовет Избранной радой. То есть, людьми, попытавшимися проводить в первые годы правления Ивана IV реформы. Но на дворе шел уже 1553 год и царь уже успел в марте тяжело поболеть. А вместе с тем и посмотреть на то, как поведут себя ближники при этом недуге. И разочароваться в них[70].

Во всяком случае в протопопе Сильвестре и Алексее Адашеве, которые в последние годы к нему были особенно близки. Поэтому очень внимательно относился к словам о других доверенных людях. О том же митрополите Макарии.

– А зачем он огненников туда посылал? – после несколько затянувшейся паузы, спросил царь.

– Слухи разные ходят, – пожал плечами князь Мстиславский. – Поговаривают, что у татар минувшим годом отбили гривенку или более редкой и очень дорогой краски, годной для икон ценных. Но это болтают. Мало ли что они еще болтают?

– Так и есть, – усмехнулся царь, – люди любят болтать попусту.

– Прости Государь, – вполне искренне произнес Мстиславский и, отступив на шаг, припал на одно колено.

– Сам-то что думаешь? – жестом подняв его, спросил Иоанн.

– Не понятно все как-то. – чуть помедлив, ответил князь. – Если бы дело было только в краске, то зачем митрополиту отправлять в Тулу своего доверенного человека с огненниками? Там и местные управились бы. Уж не связано ли это как-то с теми волнениями в Туле, о которых тебе весточку прислали?

– Уж не думаешь ли ты, что митрополит может быть причастен к волнениям?

– Нет, упаси Господь! – воскликнул князь и истово перекрестился. – Но какое у него там дело? Поговаривают, что этого доверенного человека, по возвращении видели с протопопом Сильвестром.

Иван грозно сверкнул глазами. Но промолчал. Князь Мстиславский же к этому вопросу более не возвращался.

Вечером же того царь уже отправил в Тулу еще одного человека со свитой. А также навестил митрополита в его обители, чтобы поговорить на отвлеченные темы. Мало ли он о чем-то проговориться?

Так и оказалось…

– Государь, – осторожно произнес митрополит, – Всевышний явил вновь чудо, и открыл перед Матерью-церковью в удивительном блеске свое величие. Посмотри, – сказал он и, осторожно достав из небольшого сундучка Андрейкину лампу, поставил ее на стол.

– Что сие? Лампада особая?

– Ты как всегда прозорлив не по годам. – улыбнулся митрополит. – Погляди, – промолвил Макарий и поднес к фитилю лампы свечку. И спустя несколько секунд огонек лампы, в несколько раз более яркий, чем у обычной лампадки, бодро плясал на конце толстого фитиля.

– Дивно, – вполне искренне ответил царь, наклонившись к совершенно неказистой глиняной лампе. – Таких же мне с десяток поставить в седмицу сможешь?

– И больше смогу, Государь. Много больше. Но есть у меня одна просьбишка малая. Повели токмо Матери-церкви такие лампы делать. И каждую десятую мы тебе в казну станем передавать.

Иван внимательно-внимательно посмотрел на митрополита, вспоминая слова князя.

– И все? Только это?

– О! И этому мы будем безмерно благодарны. – произнес Макарий и извлек из сундучка проект грамоты составленный чин по чину. Оставалось только печать Государеву на нее поставить да подпись.

– Хорошо, – ответил Иван свет Васильевич и забрал с собой проект грамоты, которую подписывать сразу не стал. Он решил немного подождать, заинтересовавшись вопросом. Ведь по всему выходило, что лампа эта из Тулы или, во всяком случае, как-то связана с поездкой огненников туда…

Глава 8

1553 год, 25 мая, Тула

Андрейка прикладывал все усилия для того, чтобы предотвратить свой брак и найти другой способ примирения. А мириться следовало. Так как родичи Петра играли ключевую роль в той сотне, вместе с которой и воевал Прохор. А теперь и он будет, без всякого сомнения.

Пробовал парень, но ничего не получалось.

Особенно все стало кисло после того, как в Тулу заявился второй дед Андрейки со своей командой поддержки. И тут уже родственники Петра стали проявлять основную инициативу с целью примирения. Испугались или нет, но конфликтовать этой объединенной шайкой-лейкой потеряли всякое желание. Это с одиночкой можно было побороться и, в конечном счете, дожать его без привлечения лишнего внимания, отомстив за гибель Петра. А вот с этими «бандитскими рожами» из Коломны не хотелось связываться ну вот вообще никак. И главное – ради чего? Месть? Да к черту такую месть, после которой можно было лишить «по мановению волшебной палочки», то есть, сабли, всего населения в своих поместьях.

А мнение парня?

Да кого оно интересовало?

Формально старшим в роду у него считался дед по отцу, и он имел право поженить его по своему усмотрению. Он вообще имел очень много прав. В том числе и регулярно его колотить на вполне законных основаниях. По сути дед мог даже имущество Андрейки отжать. С определенным скрипом, но мог. И он даже пригрозил ему как-то, что если парень станет противится его воле, то…