Сирота с Манхэттена. Огни Бродвея

Под крытой листовым железом крышей прачечной царила жара. А еще там было очень влажно и душно — совсем как летом перед грозой. Работники, как мужчины, так и женщины, одевались как можно легче. Труд у них был тяжелый, приходилось часами вдыхать запах мыла, мокрого белья, каустической соды, слушать постоянный гул оборудования.

Меньше всего тягот выпадало на долю гладильщиков, располагавшихся в соседнем помещении, лучше проветриваемом благодаря широкому окну, которое выходило во внутренний дворик. Оттавия, кузина Леа Рамбер, входила в число этих счастливчиков.

Поклонников в прачечной у нее было много: холостяки, вдовцы и даже чьи-то мужья, которые не прочь были сходить на сторону. Красавица-итальянка с негодованием отвергала их ухаживания и защищала свое целомудрие пощечиной и звучным ругательством на родном наречии.

Анри Моро каждый вечер выслушивал ее жалобы. С самыми настойчивыми ухажерами объяснялся лично. В нем уже видели будущего хозяина, так что увещевания приносили свои плоды.

Вот и сегодня, когда пришло время закрывать прачечную, Оттавия подошла к Анри поблагодарить его за то, что поставил на место очередного горе-ухажера.

— Иначе мне пришлось бы уйти с работы, Анри! — говорила она своим низким, теплым голосом уроженки Средиземноморья. — Жак прижал меня к стенке за сушильней!

— Больше это не повторится. Я сказал ему: еще раз — и уволю! — отвечал мужчина. — Кузен меня поддерживает. Его принцип: никаких шашней на работе!

— Я уже не раз говорила Леа, что ты серьезный и милый, — со вздохом произнесла Оттавия.

— Так себя вести недопустимо, вот и все.

Оттавия просто-таки пожирала его глазами. Анри подумалось, что она и правда очень красива. Смуглая кожа прекрасно гармонировала с черными волосами, собранными в высокий узел, и зеленые глаза были чудо как хороши. Блуза-безрукавка обнажала красивые руки, плотно облегала округлую грудь.

Они разговаривали в тупичке, возле входа в прачечную, поглядывая вслед работникам, последние из которых торопливо шли в сторону Бродвея. Вот вышел и Луизон — в нательной майке, на голове — сдвинутая набок полотняная кепка.

Юноша с некоторых пор старался говорить только по-английски. Он кивнул отцу, предупредил, что после ужина выйдет по делам. И вдруг перешел на французский:

— Пап, Лисбет идет!

Лицо Анри моментально просветлело, а миловидная мордашка Оттавии — наоборот, помрачнела. Луизон вприпрыжку бросился навстречу молодой женщине. Но не задержался, побежал догонять приятелей.

— Хорошего вечера, Анри! Вижу, у тебя посетители, — сказала Оттавия. — Провожать меня не надо. Поеду на трамвае!

Она прошла мимо Элизабет, поприветствовав ту слабой улыбкой. Анри поспешил к невесте, желая ее обнять, однако та увернулась.

— Пожалуйста, не надо! — тихо попросила она.

— Почему? Ты получила письмо?

— Да, этим утром. Анри, мы можем спокойно поговорить?

— Кузен уже ушел, пойдем в его кабинет. Ты отталкиваешь меня, потому что я потный, да? Если бы ты пришла ко мне, как раньше, я бы успел помыться и сменить белье.

— Сейчас это не важно, — отрезала молодая женщина.

Элизабет прошла за ним в большое здание прачечной. Они поднялись по металлической лестнице в маленькую остекленную каморку.

— Я понял! Ты сердишься из-за Оттавии! — сказал Анри, который шел впереди. — А говорила, что не ревнивая!

— Я заметила, что она фамильярничает с тобой. Говорит тебе «ты».

— Она уже месяц работает в гладильном, мы видимся каждый день. И она все лучше говорит по-французски. Мы, работники, все на «ты», она поступает так же.

— И ты провожаешь ее до дома Леа и Батиста?

— В те вечера, когда они приглашают меня на ужин, — конечно. Лисбет, мне кажется, ты ищешь ссоры, только бы не объяснять, что, собственно, происходит.

Они вошли в кабинет управляющего. Анри оперся руками о стол. Присесть Элизабет не захотела.

— Я не ревную, — сказала она, — хотя Оттавия — настоящая красавица. Я как могла старалась быть с ней дружелюбной, но интуиция подсказывает: я ей не нравлюсь. В противном случае она приняла бы приглашение на пикник.

— У нее была важная причина для отказа, Лисбет, милая! По воскресеньям, вечером, Оттавия с другими девушками ходит на танцы, — пояснил Анри. — Но не будем больше об этом, прошу!

Я так по тебе соскучился! По ночам я думаю о тебе, вспоминая, как нам было хорошо в постели, как я тебя целовал и…

— Пожалуйста, замолчи! — воскликнула Элизабет. — Мне правда жаль, и меньше всего на свете я хотела сделать больно тебе и твоим детям. Но я хочу разорвать помолвку.

Она сняла кольцо и дрожащей рукой протянула ему. Потрясенный Анри замотал головой.

— Ты не можешь вот так меня бросить! — вскричал он. — Ты поддерживала меня все эти годы, опекала Агату и Луизона! Мало-помалу наши чувства переменились, и с тобой я открыл для себя настоящую любовь. Что я сделал не так? Или родителям все-таки удалось тебя отговорить? Я не дурак, Лисбет. Я понимаю, что они рассчитывали на более престижную партию.