До Эрмин и Жослина, остававшихся в гостиной, доносились отголоски разговора. Они оба молчали, стесняясь друг друга. По коридору прошел Ханс, не удостоив их словами прощания. Это заставило отца и дочь наконец заговорить.
— Я знал, что для Цале это будет нелегко, — сказал Жослин. — Мне он совершенно несимпатичен, и все же я ему сочувствую.
— Я тоже, — призналась Эрмин. — Ему снова не повезло. А ведь он очень внимательный и обходительный! Когда я пела в «Château Roberval», три года назад, Ханс аккомпанировал мне на фортепиано. Потом давал мне уроки пения. И он сказал правду: несколько недель мы с ним были помолвлены. Я была уверена, что Тошан, которого я любила всей душой, погиб при пожаре. Я так огорчилась, что серьезно заболела. Ханс вернул мне надежду. Он показал себя таким предупредительным и милым… Мне тоже его жаль. Должно быть, ужасно пережить такое. Но я никогда не думала, что он способен вести себя так вызывающе…
Сидевший рядом отец, не отрываясь, смотрел на нее. В день долгожданной встречи судьба Ханса волновала его меньше всего.
— Какая ты красивая, крошка! — восторженно заметил мужчина. — Я часто пытался представить, какой ты будешь, когда вырастешь. Я видел тебя похожей на Лору в молодости — с каштановыми волосами и светлыми глазами, но Господь одарил тебя щедрее: у тебя прекрасные белокурые локоны и глаза такие же ясно-голубые, как летнее небо.
— Спасибо, мне приятно, что вы находите меня симпатичной, — отозвалась молодая женщина.
— О нет! Только не обращайся ко мне так, словно я чужой! — взмолился Жослин.
Эрмин с улыбкой кивнула. Взгляд ее задержался на лице отца. Он показался ей более привлекательным, чем в то время, когда жил под именем Эльзеара Ноле.
— Вы можете снять шляпу… Я хотела сказать, ты можешь снять шляпу, мы ведь в доме, — сказала она.
— Может, все же не надо? Мужчины тоже иногда бывают склонны к кокетству… У меня приличные залысины, и я думал, что, увидев их, Лора будет разочарована. Если ты заметила, я придерживал одной рукой шляпу, когда толкнул этого беднягу Цале!
Это признание поразило Эрмин. Она вдруг осознала, через какое испытание проходят сейчас ее родители. Они встретились после очень долгой разлуки. Им предстояло рассказать друг другу о своей жизни, смириться с тем, что вновь обретенный супруг — уже не тот, что прежде.
— Уверена, мама не обратит на это внимания, — сказала она. — Она, конечно, собиралась за Ханса замуж, но с тех пор, что мы с ней вместе, она много рассказывала мне о тебе, папа. Я знаю, она искала тебя везде, когда к ней вернулась память. И перед тем, как принять решение повторно вступить в брак, мама долго колебалась, ей казалось, что она тебя предает.
— Спасибо, моя дорогая девочка, — сказал растроганный до глубины души Жослин. — Этими словами ты исцеляешь мои раны.
Эрмин инстинктивно взяла отца за руку. Он сжал ее пальчики — изящные и чуть холодные.
— У меня была мечта: держа тебя за руку, гулять по улицам Труа-Ривьер, — охрипшим голосом сказал он. — До этого трагического недоразумения, заставившего нас с Лорой скрываться, я был честным человеком и радовался супруге и ребенку, которого она мне подарила. Ты могла бы вырасти в этом городе. У меня были грандиозные планы! Я часто смотрел на тебя, спящую в колыбели, и обещал себе, что, когда ты подрастешь, мы будем вместе кататься на коньках, мечтал о том, как отведу тебя в школу. Еще я надеялся, что у тебя будут братья и сестры. Но все это так и не сбылось. Эрмин, прости меня! Я не сумел сыграть роль отца, который должен защищать свое дитя, беречь его…
— Папа, — перебила она его со слезами благодарности на глазах, — я тебя прощаю. Я показала себя жестокой и злопамятной, но это потому, что в детстве я много страдала. Многие годы я ждала вас с мамой. Жизнь непредсказуема… Когда я жила в семье Маруа, наших теперешних соседей, мне часто снился один и тот же сон: высокий мужчина в черной одежде, с бородой, правит собачьей упряжкой. И я просыпалась с уверенностью, что это был ты, мой отец.
Жослин любовался ею, ослепленный красотой ее лица и волос. Если бы спросили его мнения, он сказал бы, что Эрмин — воплощение ангельской красоты, не лишенное при этом чувственного шарма.
— Но кое-что хорошее я в жизни все-таки сделал, — заключил он. — Тебя, моя дорогая крошка! Если бы только можно было вернуться назад, все начать с нуля! Но нет, мне есть за что благодарить Провидение. Я уже получил великолепный подарок — наше знакомство, эти минуты, которые мы провели вместе. Знаешь, Эрмин, когда я жил в санатории, то все время думал о самоубийстве. Если все равно скоро умирать, то какая разница, днем позже или раньше? Я говорил себе, что болезнь забирает мои последние силы, что я никогда тебя больше не увижу. Это было невыносимо. И я подолгу молился. Господи, я за всю свою жизнь столько не молился! Я умолял небо послать мне исцеление или сотворить чудо, чтобы ты пришла ко мне. И Господь внял моим мольбам: доктора говорят, что у меня ремиссия, а ты теперь рядом со мной!
Эрмин какое-то время размышляла над услышанным, потом сказала: