Сиротки

Черный грифон, рыча и сверкая огненными глазами, бросился к незнакомцу. Когти его были выпущены, крылья яростно рвали воздух. Перед герцогом он застыл, отпугивая остальных гортанным рыком. Хозяин успокоительно погладил грифона по клюву и схватился за седло.

– Рейнар! – взревел генерал, подбегая к грифону. Зверь припал на передние лапы, снабженные десятью огромными когтями, и злобно зарычал. Генерал замер, но тут же снова заорал: – Мы так не договаривались! Это моя миссия, и кольцо его величеству принесу я!

– Может, ты забыл, но Редрих велел мне привезти его, – ответил тот, кого называли Рейнаром.

– Он сказал это лишь затем, чтобы ты перестал выебываться, как целка! Это измена!

– Хорошо, мой генерал. – Рейнар отпустил седло и отошел от грифона, придерживая его за поводья. Тот ощерился и раздул под гривой зоб: – Грифон твой. Не сомневаюсь, что ты сможешь с ним совладать.

Затем он не без удовольствия наблюдал, как генерал переводит взгляд с него на грифона, а с грифона – вверх, к холодной пустыне неба, при виде которой у него под бородой вздувались желваки. Видно было, что он не любит, ох, не любит высоту…

– Мы полетим вместе, – прорычал он наконец. – Забирайся в свое чертово седло!

Последний взгляд перед взлетом Рейнар бросил ведьме и ее брату, вокруг которых сжималось кольцо воинов. Обессиленная Шарка покорно подняла руки, чтобы их связали. Этот Рейнар ведь не обещал, что их отпустят сразу же. Он обещал, что не убьют, и обещание пока сдержал…

А тот покрепче сжал поводья, слушая за спиной сдавленные ругательства вцепившегося в седло генерала.

– Сделано, – сказал он. – Наконец-то. Чертов Дар возвращается домой.

IX. Тень наставника

В воспоминаниях Шарки Свортек дремал – чутко и недоверчиво, судя по трепещущим векам. Внизу, в трактире, голоса пьянчуг и гостей не думали утихать. Наоборот, их веселье было в самом разгаре, когда он наконец проснулся, вытащил руку из-под головы Шарки и начал одеваться.

Шарка последовала его примеру и стала собирать разбросанные по всей комнате вещи. Кухонный нож Дэйна, которым Свортек порезал руку, лежал тут же на полу, но она не решалась подобрать его в присутствии кьенгара. Судя по тому, как Свортек напрягся, увидев нож в руке мальчишки, он не очень любил оружие в чужих руках.

Когда Шарка наклонилась, чтобы подобрать белье, ее голову пронзила оглушающая боль, словно с размаху приложили молотком. В глазах потемнело; следом за головой закололо в животе, нахлынула тошнота. Стиснув зубы, она боролась с собой, но не вынесла и осела на пол.

– Тебе плохо? – спросил Свортек.

– Нет, мой пан, – прошептала Шарка, – Просто я… я…

Она похолодела: в его глазах это, должно быть, выглядело до крайности непочтительно. Шлюха, которую тошнит после ночи с клиентом!

– Не ври, я не слепой и не тупой, – отозвался Свортек. В руки Шарки ткнулся кувшин. – Это все моя ядовитая кровь. Завтра пройдет.

– Я в порядке, мой пан, – упрямо отозвалась она и, выпив воды, наконец смогла поднять тяжелую голову и улыбнуться сквозь боль.

Кьенгар фыркнул и принялся шнуровать сапоги. Приступ отступил, и Шарка исподлобья наблюдала за ним. Впервые в жизни ей хотелось, чтобы клиент не уходил. Хотелось запомнить его до мельчайших мелочей, как чудо, которое больше никогда не вернется. Не чтобы кому-то рассказывать (хотя наверняка все в трактире захотят подробностей: например, в какой позе угодно сношаться высоким панам и большой ли у великого кьенгара член – на большее их воображения не хватает). Она сама не знала зачем. Но отчего-то при виде его длинных волос, выбившихся из-за воротника плаща, на глазах у нее выступили слезы странной ноющей тоски.

– Видят боги, я пытался все в этой жизни сделать правильно, – пробормотал Свортек невпопад, и голос его дрогнул. – По крайней мере хотел, чтобы все правильно сложилось дальше. Да?

Он резко повернулся к Шарке, впившись в нее черными глазами. Та растерялась, но все же прошептала:

– Да, мой…

Каркающий сухой смешок поглотил ее ответ.

– Ох, Шарка…

Разобравшись со шнуровкой, он распрямился и на несколько мгновений замер, уставившись в пол. Шарка тоже поднялась и оделась в свое замысловатое тряпье. Боль отпустила, тошнота притаилась где-то на уровне груди, но уже не тревожила. Она все наблюдала за Свортеком, пока тот стоял с полуприкрытыми невидящими глазами, размышляя о чем-то перед тем, как уйти. На нее, кажется, ему было совершенно плевать – и она выжимала из этих мгновений все, что могла.

Наконец кьенгар принял решение и медленно стащил с пальца крупный перстень с фиолетовым камнем. Перстень застрял на суставе, не желая покидать хозяина, но тот, сердито рыча, все же стащил его и положил в ладонь. Без перстня палец казался неестественно кривым и худым, словно кольцо обглодало его за долгие годы до кости.

– Пора отвечать за слова, – сказал Свортек сам себе и поднял взгляд, вцепившись им в лицо Шарки. Так она его ощущала: укус, удар, укол – болезненный и резкий. Затем приблизился к девушке с протянутой рукой. – Возьми.