Сиротки

– Всю историю Галлас, разделявший Бракадию и Аллурию – страны-сестры, враждовавшие с начала времен, – переходил от одной к другой и обратно, слишком слабый, чтобы противостоять этим кровожадным гигантам. Фактически как независимое королевство Галлас уже не существует, – рассказывал Латерфольт Шарке и Дэйну. – Бесконечные войны Бракадии и Аллурии разогнали отсюда народ, который и так никогда не был особо привязан к этому голому, унылому краю. Галлас весь такой, – егермейстер описал в воздухе горизонтальную дугу, будто пытаясь обнять неприветливый серый пейзаж.

Шарка уже пересказала Латерфольту повесть о своей жизни – ту самую заученную выдумку, в которой и словом не упоминался Дар и которую она уже рассказывала Хоболю и Тлапке. А егермейстер, как раньше Тлапка, взял на себя роль учителя и восполнял Шаркины пробелы в истории – точнее, один огромный пробел незнания.

Тлапка тем временем спала в телеге. Без нее Шарку покидало и ощущение, что ей на плечи наброшена тяжелая веревка. Тлапка отказывалась принимать Латерфольта, подобно тому, как ее саму отказывался признавать Дэйн.

Фубар, ехавший рядом с телегой, дремал прямо в седле. С тех пор как Тлапка вскрыла истинную природу их отношений, он не стеснялся проводить с ней все свое время. На привалах они обычно лежали поодаль от всех, ее голова – у него на коленях, и тихо о чем-то говорили, если Тлапка была в состоянии справляться с болью. Все оставшееся время он ухаживал за ней, жертвуя собственными крохами сна. У Шарки больше не осталось сомнений в том, что он действительно был ее любовником, а не кузеном. Вот и хорошо: значит, в этот раз Тлапка точно сказала правду. Но отчего-то вид любовников вызывал в Шарке тихую злость, и когда Дэйн принимался язвить в их адрес, она одергивала его без особой охоты.

– …Редрих занял все боевые цитадели вдоль границы с Аллурией, укрепил Старую Стену, которая разделяет два королевства, и угомонился лишь пять лет назад, когда Ян Хроуст пал, – продолжал Латерфольт. – Аллурия затаилась, бунты закончились, Редрих казнил и запугал всех, кого хотел, и остался наедине со страной. Теперь в каждом городе есть братская могила, где лежат храбрецы, пытавшиеся скинуть эту заразу, и золотая статуя Редриха на каждой площади.

– У нас в Тхоршице никакой статуи не было, – робко возражала Шарка. – А Сиротки прятались в соседних лесах, да и в самом городе… Их потом вешали на главной площади, когда пришли грифоны, но статуй не поставили.

– Побоялись, – предположил Латерфольт, – что в таком городе эту статую обесчестят, хе-хе. Тхоршица, Тхоршица… Это не там ли недавно случилась заварушка, в которой погибли двести человек?

Шарка сглотнула ком в горле и опустила голову.

– Я не знаю, что там случилось, – глухо ответила она. – Мы убежали оттуда днем ранее.

– Повезло. Городишко потом наводнили солдаты. Говорят, пытали причастных, разгромили трактир. Королевский порядок, так они это называют.

Тот пан, который отобрал у нее кольцо, тоже упоминал Дивочака – и Шарка тряхнула головой, словно отгоняя назойливую муху. «Хватит, – уговаривала она себя. – Эта жизнь никогда не вернется».

– К слову о порядке, – сказал Тарра, указывая в сторону возвышавшегося справа от них холма.

– Я не хотел, Тарра, – недовольно проворчал Латерфольт. – Это не то, что стоит показывать девушке и мальчику.

– Пусть посмотрят.

Фубар дернулся в седле, протер глаза, проследил за рукой егеря; судя по его лицу, ничего хорошего ждать не стоило. Шарка тоже запрокинула голову и тихо сказала:

– Дэйн, не смотри.

Брат немедленно привстал на стременах, всматриваясь в даль.

На самой вершине холма торчали из растрескавшейся каменистой породы два десятка кольев, устремленных в небо. На них, словно украшение или лакомство, висели комья тряпок и мусора. Налетел порыв ветра, и в хламе мелькнуло белое… Давно истлевшие кости, блестящие на солнце гладкие черепа. Кто-то нанизал на колья по два-три тела с такой же злобной изощренностью, как в замке Кохты.

Неподалеку, на длинном шесте, колыхалась изорванная старая тряпка – флаг, повидавший многие годы. Ветра мотали его из стороны в сторону, как псы, которые не могут поделить кусок падали, и рассмотреть изображение на нем было невозможно.

– Мы видели такие в лесу, – сказал Фубар. – Останки людей короля.

Латерфольт досадливо цокнул языком:

– Старина Хоболь сильно пострадал во время войны, когда воевал на стороне Братства. Многое потерял, в том числе часть мозгов. И теперь у него такое, хм… увлечение. Мы не поощряем, но… Это не работа Хоболя. Хоболь лишь ею вдохновлялся.

– А это – тоже люди короля?

– Нет, Шарка. Это наши люди.

Егеря остановили лихоти и молча отдали честь. Тальда нараспев произнесла длинную молитву на старом бракадийском наречии, в которой Шарка не разобрала ни слова. Отзвук ее голоса разлился по всей равнине, донесся до мертвецов и растворился в шепоте высоких трав.

– Тридцать три – по количеству лет войны – наших товарища висят там с того самого дня, как Редрих объявил об окончательном разгроме Яна Хроуста.