Сиротский дом

Клара взяла с подноса еще один бокал. «Надо циркулировать». Она подмигнула Джулиану и, остановившись возле буфета, стала размышлять о том, как мало здесь людей, которые ее знают, и как мало тех, кого знает она. Некоторые пары танцевали; какая-то весьма светского вида особа пыталась уговорить Джулиана потанцевать с ней румбу. Он не соглашался. Вот уж что Клара знала о нем точно: его вряд ли можно было соблазнить хорошеньким личиком или глубоким декольте. Миссис Гаррард, заметив Клару, удивленно приподняла бровь и что-то шепнула мужу, от которого не отходила ни на шаг. Волосы у нее были высветлены настолько, что казались седыми. Интересно, подумала вдруг Клара, а это тоже продукт деятельности Берил? Мистер Гаррард придирчиво выбирал сигару из тех, что предлагались гостям. Клару не покидало ощущение, что эта вечеринка устроена не для нее, а для гостей Джулиана. Например, для этих Гаррардов.

А еще Кларе явно не хватало ее детей. Что это с ней такое? Она ведь всегда раньше любила повеселиться, закатиться куда-нибудь вечерком. А теперь ей доставляли удовольствие неторопливые приготовления детей ко сну, привычные поцелуи пухлых детских губ, подтыкание одеяла, носки, вывешенные в ряд на батарее, резиновые уточки в ванне, разметавшиеся по подушке волосы. Она, может, и не разбиралась в охоте или ценах на недвижимость, зато знала все слова из песенки «Ты мое солнышко».

Сэр Маннингс, расцеловав Клару в обе щеки, провозгласил, что она потрясающая красавица, и заявил, что, если бы она была лошадью, он непременно написал бы ее портрет, сделав ее бессмертной. Клара рассмеялась.

– Только ты ведь не любишь современное искусство, верно, старушка?

– Я совершенно не разбираюсь ни в каком искусстве.

– Эх, если б я был лет на пятьдесят моложе, я бы непременно научил тебя всему, что необходимо знать и о лошадях, и о живописи!

– Не уверена, что мне так уж необходимо все это знать.

И тут сэр Маннингс, перекрывая громкую музыку, объявил на весь зал:

– Он тебя не достоин!

Подобное заявление, пожалуй, было несколько неуместным на праздновании помолвки, но сэр Маннингс ничуть не смутился, и Клара даже подумала: Уж не пьян ли он?

– Джулиан – хороший человек, – с некоторым напряжением возразила она. – Возможно, мы с ним действительно очень разные, но, по-моему, можем вместе составить замечательную команду.

– Джулиан гроша ломаного ни за кого не даст, для него существует только он сам, любимый, а на остальных ему плевать, – холодно промолвил сэр Маннингс и прибавил: – А теперь я, пожалуй, домой пойду. Сделаю несколько набросков, пару жеребят нарисую.

Когда Джулиан в следующий раз ее отыскал, Клара сказала:

– Мне нужно вернуться домой. – Она, правда, обещала сестре Грейс вернуться в одиннадцать, но у нее что-то совсем разболелась голова – и от бесконечного «циркулирования», и от слов, сказанных сэром Маннингсом. Слова были недобрые. И несправедливые.

– Да никуда твои дети не денутся, все там будет в порядке. – Клара только сейчас осознала, что Джулиан, оказывается, изрядно пьян. Он грубым собственническим жестом обхватил ее за талию и закружил в танце, и она была вынуждена подчиниться, заметив, что люди – в частности, Гаррарды – на них смотрят.

– Ты прямо как та старушка, что жила в башмаке и просто не знала, что ей делать со своими многочисленными детьми-пальчиками… – Он и раньше часто вспоминал эту детскую сказочку, и Клара кивнула: пусть говорит, что хочет. – Это же наш с тобой праздник! – упрекнул ее Джулиан, она и с этим согласилась:

– Да, конечно, я знаю.

Хотя это был совсем не ее праздник; это был праздник Джулиана, а она была для него всего лишь аксессуаром и далеко не самым блестящим.

– Ты выходишь за меня замуж, моя дорогая. Тебе больше не нужно так беспокоиться об этих детях.

– Мы же договорились, Джулиан. Пожалуйста, не начинай все снова.

– Этот твой Питер…

– Я знаю, что ты его не любишь.

– А что там любить? Да и все они просто маленькие дикари, грязные, сопливые и отвратительные.

Клара даже рассмеялась от растерянности, не сразу сообразив, что Джулиан говорит совершенно серьезно.

– Они совсем не такие, Джулиан! Они очень милые маленькие существа, просто им нелегко пришлось. Жизнь их всех ужасно побила. Просто трудно поверить, какие тяжкие испытания выпали на их долю.

И перед глазами у нее вдруг предстали, точно некое лоскутное одеяло, истории из отчетов о ее детях, об их семьях, об умерших или пропавших родителях, о насилии, об их вечной неуверенности; очень редко у них в жизни появлялся человек, который хотя бы изредка их целовал. Но куда чаще – и это было куда тяжелее – такого человека у них не было.

– Почему ты, кстати сказать, так невероятно к ним привязалась?

– Любой к ним привязался бы, если бы проводил с ними много времени.