Дни после прибытия Финна в приют Святого Викентия выдались холодными и сумрачными, с нескончаемым мокрым снегом. Монахини говорили, что такой долгой непогоды давно уже не было. Во двор никого не выпускали, окна покрывала изморозь, и сироты еще больше мерзли в своих убогих постелях. Пия виделась с Финном только в свободное от работы время, когда сидела по-турецки на дощатом полу в углу рекреации, притворяясь, будто читает или вышивает крестиком, а он, расположившись неподалеку, рисовал или играл стеклянными шариками. Они постоянно шептались, обсуждая планы побега. Порой Эдит с непроницаемым лицом поглядывала на них с другой стороны рекреации. После появления Финна она снова отдалилась от напарницы, и та ее не винила — ведь раньше в перерывах Пия с Эдит играли в карты или вместе читали книгу, пока другие девочки шептались и хихикали у них за спиной. Теперь же Пия проводила все нерабочее время с Финном. Она пыталась убедить напарницу в своих дружеских чувствах, но не могла рассказать ей о замыслах побега. Это было слишком рискованно. Вряд ли Эдит донесла бы на них, но она могла напроситься в компанию, что очень усложнило бы план. А Пия не просто хотела обрести свободу, она просто обязана была вырваться отсюда ради поиска братьев. Секрет стоил Пии дружбы с Эдит и затруднял их совместную работу, но другого выхода девочка не видела. Оставалось только надеяться, что перед побегом у нее будет возможность объясниться с напарницей.
Финна распределили на работу кочегаром в котельную, и он искал лазейку для побега в лабиринте подвалов под зданием приюта, но пока безрезультатно. А когда дворник, несколько раз наткнувшись на него, стал слишком внимательно присматриваться к парню, исследования Финна и вовсе осложнились. Когда он не бросал уголь в топку, то мыл пол или посуду на кухне, и в суматохе ему трудно было запомнить режим монахинь или разыскивать тайный ход из приюта.
Распорядок дня Пии, наоборот, никогда не менялся. Под пристальным наблюдением сестры Агнес у нее не было возможности расхаживать по зданию и искать незапертые двери. И все же она пыталась оценить расстояние от окон до земли и вероятность побега таким способом. Финн предполагал, что можно перелезть через ограду игрового двора и спуститься по скалистому обрыву к реке, если только погода переменится к лучшему и воспитанников отпустят на прогулку. Пия напомнила ему, что ограда высокая, а прутья заканчиваются острыми пиками, но Финн считал, что дело поправимо, если найти подставку или попросить помощи у других сирот. Пия могла бы встать ему на плечи и перебраться, но сам он в одиночку перелезть не сумеет.
Они думали о том, чтобы подтащить к забору горку или карусель, но основание горки было прочно вделано в землю, а карусель наверняка слишком тяжелая. Если же попросить подмоги у кого-нибудь из мальчиков, те могут выдать их планы или захотят бежать вместе с ними.
Однажды унылым пасмурным днем, когда Финн рассказывал Пии о задней двери кухни, ведущей в огород, в рекреацию решительно вошла сестра Эрнестина и велела мальчикам выстроиться вдоль стены. Уверенная, что кто-то их подслушал, Пия опустила глаза и сосредоточилась на вышивке, хотя сердце у нее выпрыгивало из груди. Заскрипели стулья, раздались торопливые шаги, мальчики отложили игрушки и книги и направились к стене. Пия встала и подошла поближе, усевшись позади стайки девочек, чтобы слышать все разговоры.
— Встаньте ровно и поправьте воротники, — велела сестра Эрнестина мальчикам и указала на ноги одного из них: — И завяжите шнурки!
Мальчик присел на колено и выполнил приказание.
В комнату вошла мать Джо, а через минуту появилась медсестра Уоллис. Лицо у нее осунулось, острый подбородок был надменно задран.
— Вот, сестра Уоллис, — сказала настоятельница, сунув кисти рук в рукава сутаны. — Если бы я знала о вашем визите, то заставила бы их как следует привести себя в порядок.
— Ничего страшного, мать Джо, проговорила сестра Уоллис. — Спасибо. — Она пошла вдоль рада воспитанников, оглядывая их с ног до головы. Одни ей улыбались, другие смотрели испуганно. Она остановилась в середине ряда около долговязого мальчика с темными волосами и зелеными глазами.
— Как тебя зовут? — спросила медсестра.
— Кафка, — ответил парень.
— Мы зовем его Томасом, — встряла мать Джо.
Сестра Уоллис кивком поблагодарила монахиню и снова обратилась к юноше:
— А фамилия?
Паренек нахмурился и глянул на стоявшего рядом юношу постарше.
— Семейное имя, — подсказал тот.
— Бобек, — произнес Кафка.
Сестра Уоллис жестом велела ему выйти из строя и пошла дальше. Затем она остановилась перед кудрявым светловолосым мальчуганом лет пяти.
— А тебя как зовут?
— Герхард, — пробормотал он, глядя себе под ноги.
— Джеральд, — поправила мать Джо.
Сестра Уоллис попросила мальчика выйти.
— Спасибо, Герхард, что не обманул меня, — сказала она ему. — Ты знаешь свою фамилию?
— Нуссбаум, — пролепетал ребенок.
— У меня для вас хорошие новости, Кафка и Герхард, — сообщила сестра. — Я нашла вам новые семьи.