Сироты вечности

Пошел ролик, снятый камерой автомата. В правом нижнем углу рамки был наложен логотип CNN/LA. Роберт смотрел черновую мешанину образов: сначала показали жертву, женщину чуть младше его самого, – она лежала в луже крови, очки валялись рядом; потом камера качнулась вверх, в замедленном движении показала людей, толкающихся вокруг мертвого тела и показывающих пальцами, а потом сосредоточилась на бегущей фигуре. Камера приблизила бегуна, и в правой части картинки появилась колонка информации по наведению на цель. Роберт понял, что ему показывают то же самое, что видели копы через свои VR-очки. Было ясно, что бегущему мальчишке всего лет двенадцать-тринадцать.

Затем в правой колонке замигал огонек, подтверждающий выстрел, и облако игл, легко различимых в замедленном движении, стало шириться, пока не превратилось в гало из ледяных кристаллов, которые заслонили бегущего мальчика.

Его куртка лопнула, превратившись в ореол кожаных лохмотьев.

Голова мальчика тоже взорвалась, в замедленном движении от нее полетели сначала волосы, потом кожа, куски черепа, мозг.

«Фрагмент черепа на крышке багажника», – подумал Роберт, чувствуя, как начинает ускользать из реальности. Усилием воли он вернул себя обратно.

Мальчик споткнулся, затылка у него уже не было, иглы торчали в выпученных глазах и выдавшемся вперед лице; споткнулся, скользнул под веревочное ограждение и исчез. Картинка на телеэкране застыла и погасла. Логотип компании расширялся до тех пор, пока не занял весь экран, за ним замелькали предупреждения об ответственности за нарушение авторского права. Секунду спустя телеперсона появилась снова и молча терпеливо ждала.

– Еще раз, – сказал Роберт. Голос у него был хриплым.

Теперь он остановил картинку на пятой секунде, когда объектив камеры покинул лежащее тело, но еще не сфокусировался на бегущем мальчике.

– Вперед… остановите, – сказал Роберт.

На застывшей картинке двое или трое взрослых размахивали руками. Рот одной из женщин был открыт, она кричала или визжала. Но Роберта интересовала тень внутри тени: расплывчатая фигура в проходе между палатками.

– Наведитесь вот сюда… нет, выше… сюда. Чуть левее. Стоп. Хорошо. Можно это улучшить?

– Разумеется, мистер Хирнс, – услышал он синтетический голос диктора.

Пока на экране перестраивались пиксели, складываясь в подобие человеческой фигуры, вылепляя узнаваемое человеческое лицо из расплывчатой белой массы, Роберт думал: «Господи, если бы в тысяча девятьсот шестьдесят третьем было вот это, а не фильм Запрудера…»

И вдруг все мысли покинули его, когда на экране появилась окончательная картинка.

– Желаете продолжить? – спросил бархатный голос. – Возможен добавочный интерактивный заряд.

– Нет, – сказал Роберт. – Просто подержите это.

Перед ним, разумеется, был внук. Вэл держал пистолет дулом вверх, в нескольких дюймах от своего лица. Его выражение – ужас, смешанный с любопытством, – напоминало выражение деда.

Роберт услышал, как застрекотал комбинационный замок задней двери и мелодичным согласным звоном ответила дешевая сигнализация. Вэл вошел в кухонную дверь.

– Выключить, – сказал Роберт, и экран тут же почернел.

В два часа ночи Вэл уже был в постели, но волнения напряженного дня мешали ему уснуть. Он нашел два двадцатиминутных флакона и открыл первый.

Ему четыре года, это его день рождения. Папа еще живет с ними. Они в квартире возле Ланкершим Реконстракшен Проджект, и друг Вэла, пятилетний Сэмюэль, с которым они живут на одной площадке, обедает с ними, потому что это особенный день.

Вэл сидит на высоком деревянном стуле, который его мама купила в магазине некрашеной мебели и разрисовала специально для него разными зверями, когда он перерос свой детский стульчик. Хотя ему всего четыре, он любит свой высокий стул, потому что, когда он сидит на нем за столом, его глаза на одном уровне с папиными. Теперь весь стол усыпан остатками особого обеда… крошками от хот-догов, кусочками красного желе, картофельными чипсами… но папина тарелка чиста, его стул пустует.

Дверь открывается, и входят дедушка и бабушка. Вэл, как всегда во время просмотра этого флэша, поражается не только тому, что его бабушка еще жива и не изуродована раком, но и тому, как живо и молодо выглядит его дед, хотя все это было чуть более десяти лет назад. «Как время надирает людям задницу», – не в первый раз думает он.

– С днем рождения, парешок, – говорит внезапно помолодевший дед, ероша ему волосы.

Бабушка наклоняется, чтобы поцеловать его, и его окружает запах свежих фиалок. Заново переживая то счастье, которое чувствовал тогда, и тогдашнюю готовность перейти к подаркам, сегодняшний Вэл помнит, что в уголке дедова шкафа, где старик хранит несколько бабушкиных платьев, еще чувствуется этот аромат. И он задумывается, подносит ли когда-нибудь дед эти платья к лицу, чтобы снова вдохнуть его. Иногда, когда дед уходит в свой флэш-мотель, Вэл это делает.