Система

Пятничными вечерами мы шепотом вели туманно-иносказательные споры на тему, видит Система наши торговые операции с яблоками или нет. Большинство считало, что не видит – иначе последствия были бы неминуемыми.

Но я уверена была, что это шило в мешке: Системе ничего не стоило проверить состав нашей крови. Тонкие микроиглы под браслетом биочасов впивались мне в кожу несколько раз в день, я чувствовала это по легкому покалыванию – уж не знаю, что они там делали, вводили противозачаточные средства или брали кровь на анализ. В любом случае составить отчет о том, что мы едим, и сопоставить с продуктами, разрешенными для нашей зоны, – для Системы было секундным делом.

Почему тогда она не ловила нас на этом?

У дяди Виктора было свое мнение на этот счет.

– Вы Систему за дурочку-то не держите, – говорил он, выпивая рюмочку настойки из зоны С и крякая. – Эх, скребать вашу мать, горлодер-то какой.

Крепкое словцо дядя Витя закусывал химической колбаской из зоны D и продолжал:

– Все она, матушка, видит, все прекрасно понимает. И знает, что нам, отребью, и отдушина какая-то нужна тоже. Дельных людей из нас не вышло – ну кто мы с вами такие? Вот ты, Ивась, ты кто такой? – и он тыкал вилкой со сломанным зубцом в соседа.

Сосед Ваня, которого неизвестно почему все звали Ивасем, – высокий рябой мужик, очень страшный и совершенно безобидный, вздрагивал от пьяной полудремы и начинал пучить на дядю Витю глаза.

– Вооот, – удовлетворенно говорил дядя Витя, помахивая вилкой, – и сказать даже путем не можешь, кто ты. Правильно. Почему не можешь? Потому что ты – никто. И все мы тут такие… Потому она, – Витя показывал вилкой в потолок, – нас знает и жалеет. Жалкие мы, понимаешь?

Дядя Виктор был своего рода пророком Системы, в его словах было много религиозного. Интересно, что Храмов Свободной веры в зоне Е не было вовсе. Наверное, Системники просто не хотели работать в этом аду. (У нас в медицинском секторе было еще ничего, а в районе крематориев и свалки, там же ужас, говорят, что творилось.) Интересно, что вольно или невольно, но целей своих Системники достигали и на удаленке. Религиозное чувство у многих жителей зоны Е естественным образом трансформировалось в обожествление самой Системы.

Я, в отличие от дяди Вити, не верила в ее благородство и жалость. Я уверена была, что Система не замечает яблоки по какой-то другой причине. Она не была человеком и не умела чувствовать. Она была строго логична, никогда ничего не делала бесцельно и не допускала ошибок. Значит, у нее были основания позволять нам заниматься мелким жульничеством без видимых последствий для нас. Какие?

На ответ я натолкнулась совершенно случайно.

Моей соседкой по блоку в женском секторе была некрасивая худая Нинка. У нее странно выдавались вперед нижние зубы, были излишне длинные руки, вся она была какая-то корявая и очень-очень бледная. Она знала, что некрасива, и относилась к этому спокойно. Как-то вечером, разглядывая себя в зеркало, Нинка выдала фразу:

– Знаешь, Лара, на кого я похожа?

Я в этот момент пыталась иголкой вытащить из пальца занозу, которую ухитрилась загнать под ноготь, когда утром принимала товар. Мне было не до Нинкиной красоты, и я прошипела что-то не очень вежливое.

– Вот так, наверное, выглядели обитатели подземелий, морлоки, из романа Герберта Уэллса «Машина времени», – заявила Нинка как ни в чем не бывало.

Я от неожиданности ткнула иголкой не туда и заорала: сначала от боли, а потом на Нинку. Но потрясена я была до глубины души. Она родилась и выросла в зоне Е, – так она мне говорила, по крайней мере. Где она Уэллса-то успела прочитать?

Нинка была умной не по зоне. Внимательная, вдумчивая, вежливая, она отличалась правильной грамотной речью и молчаливостью. Работала она в самом пекле – на свалке рядом с мусоросжигательным заводом. Там неплохо платили – шестьдесят криптов в месяц, – но Нинка никогда не заказывала контрабандные продукты и образ жизни вела самый аскетичный. В гости ни к кому не ходила и вообще держалась особняком.

– А ты мне говорил, – сказала я как-то Сереге, – что в нашей зоне в одиночку не выжить? Вон – Нинка! Живет же. В одиночку. И ничего.

Разговор происходил вечером, в Серегином блоке. Они с дядей Витей ложились спать, мне пора было идти к себе, в женский сектор.

– Она не живет, – ответил Серега, зевая и вытягиваясь на кровати, – она ждет чего-тааааааааа… Ох, спать охота, а ты с разговорами. Свернулась, как змея подколодная, твоя Нинка, и что-то задумала.

Я не поняла, что Серега имел в виду, разговор этот продолжать не стала и ушла к себе.

На следующее утро я, стоя у плиты, заваривала из чайника биолапшу – собиралась позавтракать и пойти на смену. Тут меня Нинка и огорошила.

– Ларочка, – сказала она этим своим тихим вежливым голосом, – у меня сегодня день рождения!

Я вытерла тряпкой руки и повернулась, чтобы ее обнять и поздравить. Подарки у нас дарить было не особо принято – с чего дарить-то. Ну а руки от объятий и язык от поздравлений не отвалятся, как дядя Витя говорил.

Но обняться мы не успели.