Система Ада

— Так… мы здесь… Новейшая туда… переход в Переднюю… Метров двести, я думаю.

— Всего-то.

— Да: Но это уже далеко. Местные сюда обычно не добираются.

— А по вертикали? Сколько над нами земли?

— Наверное, столько же. Тут берег высокий.

— Ой… Начальник, а она не…

Вертикаль почему-то всегда впечатляет приземистого человека сильнее горизонтали. И вылезать тяжелее и падать больнее. А если двести метров сами упадут? И одного-то хватило бы, а тут двести…

Михаил почувствовал себя микроорганизмом, незаконно забравшимся в кишечник Земли.

Обедали они торопливо и с аппетитом. Но как-то нервно. Катя подносила ложку ко рту и ложка дрожала, словно утренняя рюмка алкоголика. Ничего с этим нельзя было поделать. Она чувствовала себя, как на восемнадцатом этаже в ожидании десятибалльного толчка. Ну ладно бы на денек, на ночку забраться попутешествовать, но надолго, на неделю, на две…

Объективная реальность представляла собой чудовищно разветвленную каменную и тихую яму, давящую со всех сторон своими неподвижными сводами и стенами.

— Все-таки тут неуютно, — подернула плечами Катя, доскребая вермишель в своей миске.

— Ну, это ничего, — успокоил ее Саша. Под землей он подрастерял свои обычные разговорчивость и — оптимизм. Его гитара притаилась в уголке и не нарушала благоговейной тишины.

— А вот странно, — заметил Михаил, — первобытные люди ведь прятались в пещеры от невзгод и опасностей, которые ожидали их снаружи. Да? И в нас должна бы говорить эта самая генетическая память, убеждая, что пещеры — это хорошо. А у меня она ничего такого не говорит.

— Ну, это с непривычки, — успокоил приятеля Василий.

— Знаешь, вот побегаешь тут — даже какой-то азарт охватывает, — сказал Равиль. — Чем уже дырка, тем сильнее хочется в нее залезть.

— Это что-то сексуальное, — гоготнул Саша, а Катя цыкнула на него.

— Не, в пещере не соскучишься, — вдруг как-то излишне весело заявил Василий.

Потом они отправились на экскурсию.

— А может… остаться, — неуверенно сказала Катя, — кому-нибудь. Вдруг сопрут вещи.

— Пещерники не сопрут, — уверенно заявил Василий. — А местные сюда не заползут, я табе гавару.

Все вооружились фонарями, взяли с собой на всякий случай одну свечку.

— Сходим на Водокап через Новую, потом к Вите Саратову, потом на Стикс. Да, Рав?

— Давай.

— Какой еще Стикс? — спросил Миша.

— Подземная река. Самый натуральный Стикс. У меня карта, правда, про те места не очень точная… Но там наши с Равом стрелки должны быть. Не заблудимся.

— По жопам дойдем. Ой, извини, Кать, — спохватился Равиль.

— По каким жопам? — удивилась девушка.

— Увидишь.

Да, оказалось, что добровольцы-комсомольцы тридцатых годов с номерами комсомольских билетов на спинах, чтобы не разбежались, действительно потрудились на славу. Пещера была огромная. Пещера впечатляла.

Идти было веселее, чем сидеть, и подземелье уже не давило, а засасывало. Только пугала возможность заблудиться.

— Вот, смотрите, — остановился в одном месте командир и повернул голову с фонарем, осветившим стену, — наша с Равом стрела. На выход указывает.

Уселись перекурить. Равиль подпалил зажигалкой свечку и копотью обновил большую черную стрелку, у основания пересеченную тремя полосками.

— А вот обещанная кротовая жопа. Луч от лампы Рябченко упирался в другой копотной знак — круг и точка в его центре.

— Это Крот ставил. Самый надежный ориентир. Всегда указывает на выход.

Они увидели много интересного. Старые, точно каким-то чудовищем гнутые рельсы. «Колонный зал» — большущий грот, испещренный такими частыми ходами, что действительно потолок держался лишь на монолитных колоннах породы. Водокап там непрестанно капала вода с потолка.

А самое интересное и жуткое обнаружилось, когда в одном гроте они наткнулись на мемориал.

— Ой, господи, — тихо взвизгнула Катя. Аккуратно выложенное камнями полукружие. Засохшие живые цветы и цветы искусственные. Пустые стаканы. Целая пачка печенья. Полбутылки водки. Неначатые свечи. Целая банка сайры. И большая известняковая плита с выбитым на ней текстом: «Здесь покоится Витя Саратов». А за плитой светло-коричневая стена, на взгляд кажущаяся сырой и рыхлой.

— Я не был с ним знаком, — после минутного молчания объяснил опытный Рябченко. — Суперпещерник, говорят, был. Тут не только известняк, песок тоже встречается. Некоторые энтузиасты ходят с лопатами. Готовых ходов им не хватает — новые роют. Впрочем, после Вити, кажется, не роют. Вот и Саратов рыл, рыл и дорылся — на него двадцать кубов песка рухнуло.

— Какой кошмар, — вздохнула Катя.

— Так и не смогли ребята тело откопать. Тут и лежит… Надо бы тоже чего-нибудь оставить для заблудившихся. Таежная традиция. Ну ладно, в следующий раз. Пошли.

Они шли по широким штрекам в полный рост и ползли там, где можно было только ползти. На пути к подземной реке начался длинный, постоянно изгибающийся вправо, заваленный камнями ход, все время то под большим, то под меньшим наклоном. Сели покурить. Миша осветил фонариком свои часы. «3:35 pm».