— Пора прекратить преступную говорильню, господа социал-предатели, иностранная речь становилась все понятнее. — Генеральной линией… идите туда, — паренек махнул стволом автомата и отошел к стене, освобождая дорогу. Поступью созидателей, социал-предатели, изменники родины, шагом марш!
«Слава богу, что хоть не велит идти в ногу», — подумал Михаил. Он шел первым. Слабенький луч солдатского фонарика из-за спины едва позволял различать дорогу.
— Левый уклон… правый уклон, — время от времени раздавалась команда, и Михаил с остальными пленниками послушно поворачивал в левый или правый штрек.
И вдруг все преобразилось. Преображение заключалось в том, что на стене появилась надпись. Закралась шальная мысль, что если здесь встречаются люди, если подземная дикость, мертвая порода кончилась, то близко какой-нибудь выход.
Но надпись была достаточно бессмысленной, чтобы слишком радоваться. «В БОРЬБЕ ЗА ДЕЛО ЗОТОВА БУДЬ ГОТОВ К ПОЗОРНОМУ СТОЛБУ!» — прочли они на стене корявые буквы, нарисованные белой краской. Ниже было нацарапано менее заметно, менее капитально — «СВОЛОЧИ».
Штрек плавно расширялся до размера довольно Просторного грота, и то, что он был освещен и населен, уже не очень пугало. Хватило и стреляющего придурка, говорящего языком тоталитарных газетных передовиц. Можно, в конце концов, понять американских девушек, играющих в опасные игры с Фредди Крюгером на пустых металлургических заводах. После какого-то предела организм перестает бояться.
Штрек был освещен шахтерским фонарем на каске и населен человеком, носившим эту каску.
— Вася! — воскликнул Михаил, но тут-же осекся. Просто фонарь похож.
Не обратив особенного внимания на «Васю», человек, довольно молодой, но постарше арестовавшего их мальчишки, хмуро посмотрел на арестованных, на конвоира и вдруг согнулся пополам в яростном приступе кашля. При этом винтовка у него за спиной на ремне дрыгалась из стороны в сторону. Парень дергал от напряжения ногой и пытался постучать себя в грудь кулаком.
— Стоять неподвижно! — раздалась перекрывающая кашель команда конвоира.
Все ждали. Воспользовавшись тем, что яркий налобный светильник часового болезненно и судорожно метал луч по полу, Катя опустила руки и, тяжело вздохнув, прижалась к Сашиному плечу. Миша и Саша тоже опустили руки.
— У меня есть леденцы «Холле», — жалостливо произнесла девушка. Попробуйте. Хорошо помогает от кашля.
— Прекратить оголтелую пропаганду! — заорал долдон-конвоир. — Свои ушаты лжи оставьте при себе.
Наконец парень откашлялся, смачно отхаркнул и вытер слезы, сопли и слюни грязным кулаком.
— Ну что стоишь, Мотя? — прохрипел он. — Веди шпионов, задрыга.
Пленные оглянулись на своего пленителя. Тот переминался с ноги на ногу, точно желающий по большой нужде, но стесняющийся.
— Хм, впередсмотрящий Макаров… Товарищ впередсмотрящий! На тридцать пятом участке особой территории, при попытке незаконного пересечения нерушимых рубежей…
— Да веди ты их, сука…
Дальше часовой разразился новым гавкающим кашлем, отцензурившим дальнейшую нецензурщину. Слушать это показалось неразумным даже Моте, и он молча ткнул автоматным дулом в рюкзак Савельеву. Шпионы пошли вперед и через десяток метров увидели в углублении грота между двумя монолитными колоннами от выбранной породы настоящую деревянную дверь.
— Стоять на месте по стойке «смирно», предатели! — приказал пленитель Мотя и, не сводя с них угрожающий тщедушный лучик фонарика, подошел к двери.
По пещере гулко разносился суровый военный кашель Макарова. Мотя осторожно постучался в дверь, причем секретным, условным стуком. Наверху этот ритм был известен миллионам: «Спар-так»-чем-пи-он, наш-мос-ков-ский-«Спар-так». Изнутри ответил противный простуженный голос:
— Разрешаю войти. Мотя пропустил их вперед, зловеще шепнув:
— Руки, обагренные кровью борцов, вверх! В небольшом, освещенном керосиновой лампой гроте за столом, точнее, обшарпанной столешницей, прилаженной на два больших камня, сидел офицер в фуражке с синим чекистским околышем. Эмблема на фуражке отсутствовала — ее заменял белый кружочек, такой же, как на ушанке Моти. Кажется, он был намалеван краской. Китель на офицере был вполне советский, но какой-то устаревший, застегивающийся под горло. Жесткие надкрылья погон были украшены капитанскими звездочками. На свободно болтающейся кительной груди имели место настоящие по виду награды: Звезда Героя Советского Союза, орден Красного Знамени, медаль «За взятие Варшавы», значок «Мастер спорта СССР», комсомольский значок и Георгиевский крест II степени. Внутри этой униформы легко умещался хорек с пронзительными глазками и жидкими усиками. Из-под стола торчали его ноги в сапогах, а дальше что-то невнятно светлело.
Пещерный кабинет — а чем-либо иным назвать это помещение было трудно оказался обставлен настоящей мебелью. В одном углу — фанерный буфет, видимо, собранный здесь же. Размером он намного превышал дверное отверстие. В другом углу на каменном возвышении — небольшой несгораемый шкаф. В кабинете также имелось несколько разномастных стульев.