Система Ада

— Попались, господа матерые! Попались на неприкрытой лжи! Из Москвы они… испепеленной огнями атомного ревизиционизма, тьфу, соглашательства…

Дверь отворилась без стука, и маленькое помещение наполнилось людьми так, что арестованным пришлось потесниться, забиться в уголок, чтобы сохранить хоть небольшое расстояние между своим бесправием и местным безумием.

Вошли человек десять во главе с двумя офицерами-орденоносцами. Запах перегара резко усилился.

— Товарищ адмирал особого отдела! — послышался из-за спин голос товарища рулевого. Мордастый дважды Герой на секунду обернулся и продолжил разглядывать пленных. — Мною, рулевым особого отдела Семочкиным, произведен арест и обыск матерых шпионов дудковской разведки, нагло пробравшихся, чтобы помешать мирному социалистическому строительству. Недобитки были полностью изобличены в содеянном и выдали дальнейшие планы агрессора в проведении диверсий, лжи и пропаганды.

— Расстрелять, — буркнул мордастый и вышел.

ГЛАВА 5

— Экипаж, подъем!

Эта команда означала, что наступило нечто новое. День ли, сутки ли трудно сказать. Очередной отрезок бесконечного незаметного подземного времени.

Отрезок включал в себя скудное умывание водой холодной подземной реки со зловещим названием Лета, поглощение небольшого количества мерзейшей перловой каши с хорошей тушенкой, но без хлеба, и запивание этого теплой водичкой, отчего-то именуемой чаем. Затем непонятное, возможно и бессмысленное, перетаскивание камней с места на место, упражнения с оружием, имитация штыковой борьбы, обед из мерзейшей каши и чего-то вроде супа, снова перетаскивание камней, рытье ям в твердой известковой породе при помощи кирки, ужин, сон…

Чем измерялся каждый отрезок времени — трудно было сказать. У Саши Савельева часы были кварцевые швейцарские, виду совершенно обыкновенного — три бесшумные стрелки, белый циферблат с четырьмя цифрами. Их отобрали при обыске и записали на клочке бумаги: «Часы шпионские бесшумные». Мишин же хронометр, китайская дешевка с непонятно как появляющимися на жидкокристаллическом экране цифирками, был записан, естественно, как «Маленькая шпионская радиостанция».

— Экипаж, к борьбе за дело Зотова подъем, вашу мать!

В советской, в российской, да, может, и в любой армии самой ненавистной командой является утренняя побудка. Она всегда подается в разгар наиболее сладкого сна самым противным голосом, на какой только способен дневальный: «Рота, подъем!» — или еще противнее: «Рётя-а, пыдъем!» И это всегда прямое обращение, отсечение от остального мира. Вы, дескать, все остальные, спокойно спите, а ты, рота, подъем, сучье отродье; вы, полноправные граждане, идите куда хотите, а ты, рота, стой, раз, два!

Но откуда здесь, в этой подземной стране, где и умыться-то толком не умоешься, морская терминология — почему «экипаж», «впередсмотрящий», «адмирал»? Может, вытеснение тоской по шумному морю тоски здешней вечной давящей тишины? Миша, впрочем, иногда забывал задумываться над этим. Вчера, таская камни, он поймал себя на ощущении, что, кажется, вообще ни о чем не думает.

Сколько ж им дали поспать на этот раз? Измерять время было нечем, но мнится, что часа четыре.

Сосед по нарам слева, не открывая глаз, нащупал в изножии свои синие форменные штаны и принялся лежа их натягивать поверх каких-то рейтуз. При этом он что-то бормотал. Миша прислушался и услышал какую-то молитвенную бессмыслицу:

— Кзотова будь готов, дзотова живет и побеждает, кзотова будь готов, дзотова живет и побеждает… Миша склонился к нему и четко произнес:

— Харе, Кришна. Харе, Рама.

— Что? — испугался парень.

— Ха-ре, Кри-шна. Ха-ре, Ра-ма.

— Ты эта… пропагандируешь, что ли? Враждебное?

— Дык.

Соседом справа был Саша Савельев. Он почесался под мышкой, поднес нечто мелкое, зажатое в двух пальцах, поближе к глазам, пытаясь разглядеть в слабеньком электрическом освещении.

— Мишка, что это? Вошь?

У Миши моментально тоже зачесалось в разных местах. Вообще это объяснялось легко. Не мылись-то сколько. Да и, похоже, баня тут была вовсе невозможна.

— Наверное. Господи, этого еще не хватало. Шмидт и Савельев уже поняли и даже начали постепенно привыкать к тому факту, что если существовали нары и общая мужская спальня, если выдали униформу и иногда выдавали настоящие трехлинейные незаряженные винтовки, то они попали, по всей видимости, в армию. Прятались, прятались и допрятались. Спрятал страус голову в песок, и ее моментально откусили хищные подземные жители. Что это был за мир, что это была за армия, кажется, воевавшая с постоянно упоминавшимися врагами-дудковцами, понять было пока невозможно. Даже понять, откуда здесь брался электрический свет — и то проблема. Фиговенький такой свет, то поярче, то совсем еле-еле. Может, это динамо крутили где-то бесправные животные или люди. Но самой большой проблемой, похоже, было сохранить способность о чем-то еще задумываться.