— Есть там один гротик, где они не трогают. Если их хорошо подкармливать человечинкой, с ними можно договориться. Когда подземный завод завалило, несколько урок и один комиссар захватили тут власть. уяс они-то воды из Леты не пили. Комиссар Голдов, сволочь, знал античную литературу. Это он так назвал здешние реки. Убили его, слава богу. А меня они при себе за консультанта держали. Крот и еще некоторые нашли тайные ходы на поверхность. Без них жратва и патроны давно бы уже кончились. Устроили тут адские игрища…
Петр Иванович все чаще стал задыхаться, останавливаться. Похоже, ему уже начинал отказывать разум. Миша чувствовал, что старик забыл о его присутствии. Человек, с тридцать девятого года не видевший солнца, как будто просто выговаривался напоследок, как будто диктовал мемуары, чтобы не унести в могилу тайну тульского подземелья.
— Сюда пытались пробиться с поверхности. Не думаю, чтобы в НКВД смогли так просто смириться с потерей сверхсекретного завода. Последний раз два года назад. Уж не соображу, какой у вас тогда был год. Но ничего не вышло. Всех, кто пытался, уничтожили. От них случайно осталось несколько газеток, чего-то в них было завернуто. Самые свежие, которые я видел, за тысяча девятьсот шестидесятый.
Эта история была, конечно, интересной, но Шмидта сейчас волновало другое. Расположенный к нему умирающий старик, похоже, знал, как отсюда выбраться. Мише было не до писательства, не до мемуаров, не до обнародования сенсационных тайн. Ему жаждалось просто выбраться отсюда в нормальный человеческий мир.
— Петр Иванович! — напомнил он о себе. И тут старик прозрел. Рак, точно им управляли эти неизвестные жестокие властители-урки, чтобы не выдать главной тайны, вцепился в бедного профессора уже смертельной хваткой. Захарьин с жутким клокотанием внутри изогнулся в позвоночнике так, что даже столкнул Шмидта с края кровати. Глаза старика выпучились и налились кровью. Изо рта пошла какая-то зловонная желтая пена. Миша склонился над ним, пытаясь уловить последние слова.
— Иди, — пробулькало горло, — иди… отсюда… кольцо… по часовой…
Тело, лишенное жизни, рухнуло на кровать. Ржавые пружины жалобно пропели. Миша несколько минут с тупой внимательностью разглядывал мертвеца. Потом вспомнил предсмертную просьбу ученого, чуть дрожащей рукой расстегнул провонявшую одежду у него на груди, захватил клок седых волос на густо заросшей груди и с силой дернул. В пальцах осталось несколько мертвых волосков. Михаил оторвал кусочек ветхого одеяла, завернул в него волосы и сунул в карман.
Вызвали часовых, и они унесли мертвеца на носилках. Шмидт уже примерно догадывался куда.
Ни час, ни сутки спустя никаких репрессий по случаю смерти Петра Ивановича не последовало. А когда Мише и Кате удалось в очередной раз уединиться в бельевой, он едва дождался окончания сеанса сладострастия, чтобы открыть подруге то, что ему удалось узнать.
. — Господи, какой ужас, — резюмировала девушка. — Но главное-то…
— Да вот то-то и оно, — согласился Миша, перебирая кудри любимой, лежащей головой у него на плече. — Слишком много потратили времени на поэзию, а про дорогу он сказать не успел. Начитались стихов — тащимся, тащимся… Но, может, он и сам не знал. Вон те старички вырвались отсюда, но дошли ли — бог весть.
— А что он сказал последнее?
— Кольцо. По часовой. — Что это значит?
— Скорее всего — тот первый освещенный коридор, куда нас Крот вывел.
— Значит, там надо идти по часовой стрелке, — обрадовалась Катя и, приподнявшись на локте, горячо поцеловала, как и всегда, с трудом выбритую щеку Друга.
Миша задумался, не особенно разделяя ее энтузиазм.
— А как ты это себе представляешь — по часовой?
— Ну-у, вышел и направо.
— Представь себе, что ты вышла на МКАД.
— На что?
— Помнишь Кольцевую автодорогу вокруг Москвы?
— Да.
— Ты разве увидишь, куда она загибается, такая здоровая? На здешней кольцевой тоже не очень заметно.
— Если я вышла на эту МКАД из Москвы, я пойду по часовой направо.
— А если ты попала на нее из-под земли, стоит ночь, и ты понятия не имеешь, с какой стороны находится Москва?
— Тогда не знаю. Но мне все-таки кажется, что мы должны находиться внутри того кольца.
— Дай бог.
Спасительное воображение, которое не давало угаснуть разуму и перескочить, как остальным копошащимся тут людям, на эволюционную ветвь термитов, которое сохраняло в памяти образы того дива дивного — обычной и совсем небесконечной жизни на поверхности земной коры, теперь рисовало невидимые каменные линии устройства чудовищного изобретения Коломенского и прочих коммунистических узников. Человеческий замкнутый термитник, выход из которого был доподлинно известен одному сумрачному существу Кроту, к сожалению, уже покойному.