Система Ада

Можно было без труда догадаться, что на фотографии запечатлелась крестьянская семья. Все нарядились по такому случаю по-городскому, приехали в праздничный день в райцентр. Выйдя из ателье, они поглазели на первомайских демонстрантов, потом, может быть, чинно направились в кинематограф или покатать детей на карусели. Перед возвращением хозяин, с достоинством Отслюнивая совдензнаки, купил жене брошку с поддельным камешком, девчонкам и сынку петушков на палочке у цыган. А себе позволил только сто грамм и кружку пива.

Простая и крепкая крестьянская семья, перемолотая жерновами тридцатых…

Но Кате ни о чем не нужно было догадываться. Потому что точно такой же снимок она видела в Липецке у бабушки и тетки. Малыш, сидящий у женщины на коленях, был ее родным дедом Василием Ивановичем, а глава запечатленной семьи прадедом Иваном Васильевичем. Когда гостившая юная москвичка спросила о нем, ей можно было рассказать уже без суеверного советского ужаса, что прадеда в том же 1932 году раскулачили, а через пять лет и посадили. Слава богу, хоть детей не сослали в холодные края. Сгинул крепкий мужик Зотов и давно записан в поминальный синодик.

Aн, вот оно что получается. Девяносточетырехлетний, нет — уже поди девяностопятилетний прадед, выглядящий лишь немногим старше своего фотоизображения, сидел перед Катей. По-прежнему крепкий, только уже держащий в каменном кулаке не крестьянский двор, а половину Системы Ада, властитель, воюющий с каким-то Дудко, таким же бессмертным адо-жителем, Ленин или Сталин подземного царства. С ума можно сойти.

— Я видела такую фотографию, — Катя почувствовала, что у нее от такой правды даже начинает болеть голова. — Вот у нее, у бабушки Кати в Липецке. Я знаю — это вы.

— Это я, — подтвердил Зотов. — Ни один вертухай не смог фотку отобрать.

Теперь к девушке снова возвращалась прежняя злость, с которой она сюда отправилась. Теперь ей нужно было расшевелить этого человека, потому что от него зависела ее жизнь. А это понятие включало в себя только возможность выбраться на поверхность земли. Выбраться ей, Катерине, отягощенной ребенком, и Мише. Она старалась мыслить трезво и понимала — надеяться на выход всех этих несчастных заключенных, включая и все более свихивающегося Сашу Савельева, бессмысленно. И только простой человеческий блат обеспечивал такую возможность. И носитель этого блата сидел перед ней.

Родственник. Незнакомый, чужой человек, десятки лет живущий в глубоком подземелье, и — родственник. Кате и в голову не приходило назвать его дедушкой, прадедушкой и, тем более, броситься ему на шею.

— Иван Васильевич, а вы помните ту жизнь? Помните Марьино, семью?..

Лоб Зотова собрался в глубокие морщины. Он еле заметно кивнул.

Девушка мучительно искала подходящие слова. Ее взгляд вдруг остановился на раскрытом современном иллюстрированном журнале, валявшемся на лежанке рядом со стариком, который тоненькой струйкой задумчиво подлил себе выпивки. На глянцевой рекламной странице был цветной снимок умопомрачительно солнечного экзотического берега моря. Белый песок, зеленые пальмы, синие волны…

Прокуренный, вечно сырой грот. Оборвись где-то тоненький электрический проводок — и темнота быстро вступит в свои вечные права.

— А вы… — Катя робко дернула рукой, внезапно возжелав дотронуться до этого человека, но не решилась, — а сколько вы не видели солнца, черт побери?

Она выругалась как-то безнадежно трогательно.

— Сто лет, — спокойно сказал прадед. Катя не поняла — образно он так выразился или в каком-то совсем уж непостижимом летоисчислении.

— Иван Васильевич, а откуда вы берете эти журналы, это вот виски, свежие фрукты?

— Ну так… есть у нас с Федором мужики для этого. Вон сидят там, выпивают. Приносят… Все про вашу Рассею знаю, — добавил он с некоторой даже долей хвастовства.

— А вы сами можете выйти на поверхность?

— Могу. Почему не могу?

У Кати гулко застучало сердце, точно столь желанная дверь вот-вот должна была открыться.

— И выходите?

— Нет. Как посадили сюда при усаче, при Сталине, так и не выходил ни разу.

— Но почему?

— А зачем?

— Но ведь…

— Я тут бог. А там я никто. Мне даже пенсию платить не будут.

Катя растерянно поглядела по сторонам, не в силах ни сидеть, ни найти места рукам. Начиналась какая-то истерика. Ударить этого чертова бога Зотова, исцарапать ему каменные щеки? Или просто упасть и разрыдаться. Она вдруг схватила налитое ей виски и выпила одним глотком. И даже не почувствовала жжения.