Очевидно, что такие методы достижения политических целей сегодня уже не практикуются. Однако политические мотивы для их использования существуют и сегодня, как и тогда, когда подобные методы действительно преобладали. Для наций, участвующих в борьбе за власть, не безразлично, сможет ли их конкурент воспользоваться услугами выдающихся военных и политических лидеров. Таким образом, они могут надеяться, что выдающийся лидер или правящая группа будут вынуждены отдать бразды правления либо в результате политического переворота, либо в результате немощи и смерти. Теперь мы знаем, что во время Второй мировой войны рассуждения о том, как долго Гитлер и Муссолини останутся живыми или хотя бы у власти, составляли важную часть силовых расчетов Организации Объединенных Наций, и что известие о смерти президента Рузвельта возродило надежды Гитлера на победу. Пока пишутся эти строки, одним из основных факторов американской политики в отношении Советского Союза, похоже, является ожидание того, что правящая в Советском Союзе группа не сможет удержаться у власти. Технические трудности инжиниринга такого отстранения от власти насильственным путем сегодня не больше, чем в предыдущие периоды истории. Скорее наоборот. Такие отстранения все еще желательны и осуществимы, как и всегда. Что изменилось, так это влияние цивилизации, которое делает некоторые желательные и осуществимые политики этически предосудительными и, следовательно, обычно невыполнимыми.
Этические ограничения того же рода защищают в мирное время жизни не только выдающихся личностей, но и больших групп, даже целых наций, уничтожение которых было бы политически желательным и возможным. На примере проблемы Германии, как ее видят немцы и весь остальной мир, современная история дает яркую иллюстрацию влияния этики на международную политику. Основополагающим фактом международной политики с точки зрения Германии от Бисмарка до Гитлера было «окружение» Германии мощными государствами на Востоке и на Западе. Бисмарк, какими бы безжалостными и аморальными ни были его конкретные ходы на шахматной доске международной политики, редко отступал от основных правил игры, которые преобладали в обществе христианских князей восемнадцатого века. Это была мошенническая и коварная игра, но было несколько вещей, до которых не опустился бы ни один член этого аристократического общества. Так, столкнувшись с фундаментальным фактом политического существования Германии — близостью России и Франции — Бисмарк принял неизбежность этого факта и попытался обратить его на пользу Германии, поддерживая тесные отношения с Россией и изолируя Францию.
Гитлер, с другой стороны, не признавал социальных рамок, в пределах которых международная политика функционировала с момента окончания Тридцатилетней войны практически до его собственного прихода к власти. Он был свободен от угрызений совести, которые заставили Бисмарка принять существование Франции и России как неизбежный факт, на котором следует строить внешнюю политику Германии. Хайдер взялся изменить этот факт путем физического уничтожения восточных и западных соседей Германии. Рассматриваемое как просто проблема политической техники, лишенная этического значения, решение Хайдера было гораздо более основательным и политически целесообразным, чем решение Бисмарка; ведь оно обещало раз и навсегда решить проблему международного положения Германии в отношении ее восточных и западных соседей. Более того, само по себе решение Хайдера оказалось таким же осуществимым, каким оно было бы во времена Бисмарка. Оно могло бы быть успешным, если бы не некоторые ошибки в общем суждении, ошибки, которых политический гений Бисмарка вполне мог бы избежать.
Немецкая проблема была сформулирована с жестокой откровенностью Клемансо, когда он заявил, что немцев слишком много — двадцать миллионов. Это заявление указывает на неизбежный факт, который стоит перед Европой и миром со времен франко-германской войны 1870 года, что Германия в силу размера и качества населения является самой могущественной нацией Европы. Примирить этот факт с безопасностью других европейских стран и всего мира — вот задача политической реконструкции, которая встала перед миром после Первой мировой войны и которая вновь встает перед ним после Второй. То, что, начиная с Клемансо, немецкая проблема всегда ставилась в терминах, принимающих как данность существование «двадцати миллионов немцев слишком много», свидетельствует о тех же этических ограничениях на стремление к власти, которые мы обнаружили во внешней политике Бисмарка и не нашли в политике Хайдера. Ведь есть два способа решения такой проблемы международной политики, как немецкая.