Система полковника Смолова и майора Перова

— Мадагаскар, Дёмушка, «Nosin Dambo», что по-туземному знацит «Остров Кабанов». Климат там тропицеский, для европейцев нездоровый. На берегах Бетсибоки и Манцаки гова и сакалава выращивают рис, сахарный тростник, табак.

Но хмурый Дёмушка воротил нос от карт и учебников. С большим трудом он переползал из класса в класс в приходской школе, письмо и чтение навевали на него тоску.

Отец раскрывал перед Дёмушкой толстую книгу с портретом монаха в орденах и спрашивал:

— «У многих ли из нас есть цувство сыновней любви к Богу? Многие ли из нас со дерзновением, неосуждённо смеют призывать Небесного Бога и говорить: Отце наш?»

Дёмушка косился на надменного монаха:

— А может я и не сын ваш вовсе. Может, меня дедко полевой матушке подмахнул.

— Цто ты, Дёмушка, ты же наше дитятко любимое! И Отец Небесный тебя любит! — пугался батюшка Власий.

— Мужицок шерстью огненной оброс, глазки выпуцил, длинным хвостиком шевелит. Меня вам тихой ноцкой подмахнул. А матушка-покойница кинула ему церез правое плецико три копеецки.

— Бог с тобой, Дёмушка, ты луцце помолци!

Отец Калибанов умер, Пётр Власьевич остался за старшего, юный Дёма жил при нём с его женой и дочерью в уютном каменном доме с фикусами и канарейками. Попадья готовила бланманже со сливочными и клюквенными слоями, в приюте учила сирот и разговаривала с дочерью по-французски. Пташечка рисовала акварелью. Семью брата Дёма ненавидел всей душой.

Когда над Тотьмой поплыла тень революции, Дёмушка бросился грабить усадьбы, делить землю и разъяснять крестьянам лозунги РСДРП(б), в которых по неграмотности своей мало что понимал. Отмахиваясь от слепней плохо отпечатанным рупором под названием «Тотемский социалист», смотрел, как пылают дворянские гнёзда, слушал, как трещат от жара стёкла оранжерей.

С первых дней советской власти большевик Калибанов заслушивал доклад товарища Конде, приветствовал красных орлят, расширял ячейки, под бабий вой изымал излишки хлеба, на все явления жизни отвечал беспощадным террором.

Главным классовым врагом Демьяна Калибанова был его собственный брат-священник с дрожащим бланманже, книжками про путешествия и канарейками. Отец Пётр продолжал служить. Попадья работала в детской коммуне. Пташечка блистала на подмостках комсомольско-молодёжного клуба имени Третьего интернационала. В коллективе «Синяя блуза» вела культмассовую работу — читала стихи и пела песни. Её очень любили.

Во всём, что делал старший брат, Дёма видел глумление над народом и контрреволюционную агитацию. Три вида варенья, чашечки с цветочками, разноцветные лампадки, чай у окна, жирный Васька, чтение вслух Владимира Соловьёва, скатный жемчуг и нежная шея попадьи были ему и Советам в высшей степени оскорбительны. Он писал на брата доносы с грамматическими ошибками до тех пор, пока Петра Власьевича не расстреляли. Попадью с Пташечкой отправили в исправительно-трудовой лагерь.

Погасив лампадки, придушив кота, свернув головки буржуйским канарейкам, Демьян вздохнул спокойно. Однако он недолго наслаждался установленной в доме социальной справедливостью — через некоторое время Дёма почувствовал, что очень скучает по своей исчезнувшей семье и совершенно не может без неё обходиться. Чтобы услышать щебетание Пташечки, заглянуть в синие глаза попадьи, Калибанов выхлопотал себе место начальника в лагере, где перековывались родные.

На Мшаве было голодно и холодно, но мать и дочь не унывали. Попадья валила с зэчками вековые ели, Пташечка активно участвовала в лагерной самодеятельности. Увидев похудевшую, почерневшую попадью, Калибанов почувствовал болезненный приступ сильнейшей любви. Он не мог есть, не мог спать. Замерев, не чувствуя холода, часами смотрел, как вдова погубленного брата работает, греется у костра, пьет вонючую рыбную воду. Возлюбленная теряла зубы, её волосы поседели, но в глазах Калибанова она становилась только прекраснее. Прошло несколько лет лагерной службы, а Калибанов всё не решался с ней заговорить. Он был всегда рядом, они обменивались взглядом. Когда он был маленьким, попадья смотрела на него с жалостью, теперь её взгляд совершенно ничего не выражал и проходил насквозь.

Весной 1941 года начальник лагеря, вызвав удивление охраны, в одиночку конвоировал мать и дочь Калибановых на болото. Там, у перекинувшегося в мир иной трухлявого ствола, сказал, что если они сейчас же не простят и не полюбят, он их застрелит, а трупы бросит в чищь на съедение водяному мужику. Что именно случилось дальше, неизвестно — может, водяной, возмутившись общим моральным состоянием капитана, его самого потащил за ногу или ловкая Пташечка толкнула дядю в покрытый ряской смертельный колодец, но закончилось всё не так, как предполагал начальник Мшавы: сам он еле выбрался из ловушки, а попадья с Пташечкой исчезли.