Система природы, или О законах мира физического и мира духовного

Так народы, лишенные разумного управления, справедливых законов, полезных учреждений и правильного воспитания, удерживаемые жрецами и государями в невежестве и бесправии, стали религиозными и развратными. Была забыта природа человека, истинные интересы общества, реальные выгоды государя и народа; естественно, что вместе с этим была подвергнута забвению и мораль природы, основывающаяся на сущности общественного человека. Совсем забыли, что человек обладает известными потребностями, что общество существует лишь для того, чтобы облегчить ему отыскание средств к удовлетворению этих потребностей, что правительство должно стремиться к счастью и охране общества и, следовательно, обязано прибегать для этого к соответствующим побуждениям, способным влиять на разумные существа. Не понимали, что награды и наказания являются могущественными факторами, которыми может успешно воспользоваться государственная власть, заставив с их помощью граждан объединить свои усилия и трудиться для своего счастья, трудясь для счастья общественного целого. Социальные добродетели пребывали в неизвестности; любовь к отечеству стала призраком; люди, жившие в обществе, думали лишь о том, чтобы вредить друг другу, мечтая только о благосклонности к ним государя, который с своей стороны считал выгодным для себя вредить всем.

Вот как испортились человеческие сердца; вот где настоящий корень морального зла и той закоренелой, наследственной, заразительной развращенности, которая царит на земле. Для борьбы со всем этим злом обратились к помощи религии, той самой религии, которая его породила; вообразили, будто небесные угрозы могут подавить страсти, которые все, точно нарочно, пробуждало в сердцах. Почему-то уверили себя, будто достаточно какой-то идеальной, метафизической плотины, страшных сказок и далеких призраков, чтобы сдержать естественные желания и бурные наклонности. Полагали, что невидимые силы окажутся могущественнее всех видимых сил, открыто толкающих людей на путь зла. Думали, что все будет улажено, если удастся занять умы мыслью о темных призраках, неопределенных страхах, мстительном божестве; и политики бездумно уговорили себя, будто слепое подчинение народов служителям божества в их интересах.

Что же получилось благодаря этому? У народов осталась лишь жреческая и теологическая мораль, приноровленная к непостоянным интересам и видам жрецов, которые заменили истины произвольными фантазиями, добродетели обрядами, разум - религиозным ослеплением, общественные симпатии фанатизмом. Благодаря излишнему доверию народов к служителям божества в каждом государстве установились две различные, постоянно воюющие между собой власти; жрец боролся с государем при помощи грозного оружия общественного мнения; последнее обыкновенно оказывалось достаточно могущественным, чтобы низвергать троны. Любопытно заметить, что жрецы, беспрестанно проповедующие народам покорность государям, власть которых имеет небесное происхождение и которые представляют собой образ божества, начинают говорить совершенно иным языком, если государь перестает им слепо подчиняться. Духовенство поддерживает деспотизм лишь для того, чтобы направлять его удары против своих врагов; оно свергает его, если находит его враждебным своим интересам. Служители невидимых сил проповедуют покорность видимым силам лишь в том случае, если последние смиренно им подчиняются. Государь мог быть спокойным лишь в том случае, если, будучи смиренно предан жрецам и послушен их урокам, он подчинялся всем их фантазиям. Честолюбивые, нетерпимые, беспокойные жрецы побуждали государя разорять собственные владения; они толкали его на путь тирании; они примиряли с ним небо, когда он начинал бояться, что своими поступками раздражает его. Таким образом, мораль нисколько не выиграла от соединения этих двух враждебных сил; народы не стали от этого ни счастливее, ни добродетельнее; их нравственность, счастье и свобода только пострадали от объединения сил небесного и земного богов. Государи, в интересах которых было необходимо сохранение теологических учений, столь лестных для их гордости и столь благоприятных для их насильнической власти, обыкновенно шли рука об руку со жрецами; они считали собственные религиозные взгляды наиболее полезными для своих интересов и видели врагов во всех тех, кто отказывался признавать эти взгляды. Религиознейший государь из набожности или из политических соображений становился палачом части своих подданных; он считал святым долгом насиловать свободную мысль, притеснять и истреблять врагов жрецов, всегда принимая их за врагов собственной власти. Уничтожая их, он воображал, что одновременно делает угодное небу и необходимое для собственной безопасности дело. Он не понимал, что, принося столько жертв ради жрецов, он усиливает врагов своей власти, соперников своего могущества, самых непокорных из своих подданных.