Система Стражински. Как стать писателем и остаться в профессии

Большинство ребят писали от руки, но так как я и еще несколько человек умели печатать, Мэсси разрешила приносить пишущие машинки. Правда, отец запретил таскать этот чудовищный агрегат в школу на автобусе, поэтому учительница принесла собственную, чтобы я мог пользоваться ею в классе.

Стоит упомянуть, что парты тогда делали из алюминия, рабочая поверхность была тонкой, закругленной по краям, а под пластиковым сиденьем размещалась небольшая подставка под книги. Парты были легкие, их запросто можно было сдвинуть в круг для групповых обсуждений, а потом без труда вернуть на места, расставив по рядам. Это важно для дальнейшего повествования.

Меня посадили на первую парту, где лежала куча трафаретной бумаги, и Мэсси поставила передо мной свою печатную машинку. «Удачи!» – с улыбкой сказала она и пошла к остальным. Я вставил лист бумаги, несколько раз проверил, чтобы убедиться, что он закреплен ровно, тщательно выставил поля и принялся писать рассказ под названием «Пение мертвецов». В тот период я увлекался Лавкрафтом, поэтому все, что тогда писал, до боли напоминало его стиль. В самом начале своего становления писатели примеряют разные стили, как другие мерят обувь в поисках идеальной пары. Вот и я прошел стадии По, Лавкрафта, Хантера С. Томпсона… Так мы обычно поступаем.

Несмотря на стереотипное влияние Лавкрафта и ужасное верхоглядство (даже город в моем рассказе назывался Маркхем, потому что Аркхем было бы чересчур очевидно), я погружался в свои рассказы, сбегая от всего, что меня окружало. В целом мире существовали лишь я и мой рассказ, и ничего кроме. Казалось, в комнате больше никого не было.

Дойдя до конца страницы, я ее выдернул и потянулся за следующей, но обнаружил, что чернильный лист испорчен. У оставшейся бумаги был такой же брак. На столе в другом углу комнаты, где лежали письменные принадлежности, я заметил стопку листов для мимеографа, которые казались целыми.

Думая лишь о том, где я закончил рассказ и что мне хотелось, даже нет – что нужно было писать дальше, я встал из-за парты и направился к столу.

Не пройдя и трех шагов, краем глаза заметил, как невесомая парта начала клониться вперед под весом печатной машинки. Все происходило как в замедленной съемке, словно плавное погружение «Титаника» под воду. Затем гравитация победила инерцию, и за мгновенье до того, как я успел дотянуться, парта опрокинулась, сбросив машинку на пол. От удара клавиши и лента разлетелись во все стороны, ролик выскочил из рамы и отлетел прямиком в стену, оставив вмятину.

Все замерли. Повисла тишина. Мэсси застыла с таким красноречивым выражением ужаса на лице, какое можно увидеть в фильмах Джона Карпентера.

Я молился, чтобы в тот самый миг за мной пришла смерть. Но мои молитвы не были услышаны.

«Простите, – пробормотал я, сдерживая слезы. – Мне очень жаль, я…»

«Нет-нет, все… все в порядке, Джо, – наконец выдавила из себя Мэсси. – Это не твоя вина, всякое бывает, и я… я все равно ей не особенно часто пользовалась, это не основная моя пишущая машинка. Не бери в голову. Дома у меня есть еще одна. Завтра я ее принесу, и ты сможешь закончить».

Потом мы начали собирать разлетевшиеся запчасти, пытаясь определить, куда какая идет, хотя все прекрасно понимали, что ремонту машинка не подлежит.

Я чувствовал себя убийцей.

На следующий день я вернулся за парту, прихватив пачку листов для мимеографа, а Мэсси установила новую машинку, тяжелее и больше предыдущей. Эта зверюга весила практически как я, поэтому во время работы приходилось вытягивать ноги вперед и откидываться на спинку стула, чтобы не допустить повторения вчерашней катастрофы.

До конца рассказа я добрался без происшествий, потом еще некоторое время потратил на выверку текста и правки. Закончив, я оставался все так же всецело поглощен рассказом, не замечая ничего вокруг. И когда проскочила лишь одна-единственная мысль, связавшая меня с реальностью: «Что ж, нужно показать это миссис Мэсси для утверждения», я встал и направился к учительнице.

В этот раз я не видел, как все произошло. Лишь услышал крики одного из учеников, когда парта перевернулась с такой скоростью, что пару раз подпрыгнула, прежде чем влетела в шкаф. Печатная машинка сначала ударилась об пол клавиатурой, а потом взорвалась, словно граната, осколки которой разлетелись в разные стороны.

За два дня я уничтожил две пишущие машинки.

Мэсси медленно повернулась ко мне, рукой зажав рот, чтобы всевозможные эмоции, отражавшиеся в ее широко распахнутых глазах, не вырвались наружу. Вот идиот, я его убью, нельзя его травмировать, я ему шею сверну, как можно быть таким тупицей, это отцовская машинка, я сверну ему…

«Все хорошо, – наконец произнесла Мэсси, правда, гораздо тише и не так убедительно, как накануне. – Это… случайность, такое бывает. Все… нормально».

Когда мы все собрали, я объяснил, что так резко встал, потому что спешил показать законченный рассказ. «Думаю, я в нем растворился».