Сить - таинственная река

— Ну-ко, пошуруй за капитана! — говорил он. — Век в помощниках не проживешь!..

И неважно, что Гусь совсем помалу стоял на мосте комбайнером, но какие это были минуты! Его охватывало

особенное, до сих пор не испытываемое волнение, он весь внутренне напрягался. Тяжелая машина слушалась его.

Гусь мог ускорить или замедлить работу двигателя, поднять или опустить жатку, повернуть комбайн в любую

сторону, остановить его.

А Прокатов коротко подсказывает:

— Газу добавь, тут чисто и ровно, быстрей можно! А здесь левее — густо, на полный захват не возьмет...

Жатку вверх!

Каких-то четверть часа — и по смуглому лицу Гуся струится пот. Прокатов же только зубами сверкает:

— Шуруй, Гусенок, шуруй! Хлебушек, если без поту, — пресный!.. В школу пойдешь — за всю уборку

отоспишься...

Гусь четко исполняет все, что ему говорит опытный комбайнер, и сам замечает, что каждый раз комбайн

становится послушней и податливей... Нет, ради одних этих минут стоило работать до ломоты в костях, недосыпать, наспех обедать!..

Однажды в тот самый момент, когда Гусь замещал Ивана, на пшеничное поле прикатил председательский

газик. Меняться местами было уже поздно, и Прокатов лишь коротко приказал:

— Останови!

Машина поравнялась с комбайном, и из нее вышел секретарь партбюро колхоза Семенов. Большеголовый и

грузный, в рубахе с расстегнутым воротом и закатанными рукавами, он подал руку сначала Ивану, потом Ваське и

кивнул на комбайн:

— Заглуши. Пусть и он отдохнет.

Гусь метнулся к машине, a Семенов вполголоса строго сказал:

— Рискуешь. Рановато, — и повел глазами в сторону Гуся.

— Ничего. Так интересу больше.

— Смотри!..

— Понимаю. Все будет в порядке! — улыбнулся Прокатов.

Семенов открыл дворцу газика, взял с сиденья небольшой продолговатый сверток и стал медленно его

разворачивать. Ало сверкнул на солнце кумач.

— Это вам! — сказал он торжественно. — Переходящий вымпел района, — и подал Гусю. — Держи,

Василий!

Васька растерялся. Точно боясь обжечься, он осторожно принял вымпел с шелковым желтым шнурком и тут

же протянул его Ивану. Прокатов рассмеялся.

— Ты чего? Держи, держи! Или, думаешь, не заслужил?

Гусь покраснел.

— Вообще-то увезите его в контору, — сказал Прокатов секретарю. — Пусть там висит. А то на комбайне

запылится да выгорит...

— Во время боя знамя в чехлах не держат, — ответил Семенов, на широком лбу резче обозначились

глубокие складки. — Вы-то вот пшеничку убираете, а в четвертой бригаде рожь осыпается. Хорошая рожь!

Гектаров девяносто...

Прокатов помрачнел.

— Там Согрин на комбайне? — спросил он.

— Согрин. Что-то никак не ладится у него с машиной. Механик оттуда и не вылазит, а толку нет. Наверно,

придется тебя туда перекинуть. Пшеница-то еще постоит... Как ты думаешь?

Иван пожал плечами.

— Может и постоять...

— Ладно. Подумаем... Не буду вас задерживать. К Согрину еще заеду. Пока!

Едва газик тронулся с места, Прокатов хлопнул Ваську по плечу и, скаля зубы, воскликнул:

— Во, Гусенок, до чего мы достукались! Районный вымпел к рукам прибрали!..

— А чего с ним делать? — спросил Васька.

— На комбайн повесим. Повыше! Чтобы видно было...

...Вторая половина дня прошла для Гуся незаметно. Время от времени он поглядывал на вымпел, алеющий над

головой, и думал о том, что где-то в районе совсем не знакомые люди, занятые важной работой, присуждая вымпел

Прокатову, может быть, говорили и о нем, о Гусе. Ведь и в районной сводке — сам видел! — рядом с фамилией

Ивана напечатано: «Помощник В. И. Гусев».

И сразу в памяти всплыло, что он давно не слыхал, чтобы кто-нибудь в деревне, как прежде, костил его, а

старухи, которые раньше не терпели Гуся — та же Сережкина бабка или Агашка, в чьем доме он когда-то

выхлестнул стрелой стекло, — даже эти старухи теперь, если встречаются на улице, не шипят.

Он невольно подумал, что с того времени, как начал работать, добрей и спокойней сделалась мать. За эти

полтора месяца она ни разу не ругалась, ни разу не обозвала его балбесом и вообще стала разговаривать иначе. Как

именно, Гусь не мог бы объяснить. И он не раз ловил себя на том, что и сам не может отвечать матери грубо —

язык не поворачивается...

Под вечер к комбайну подрулил верткий «газик». Женщина-корреспондент из районной газеты — загорелая,

смеющаяся, поговорила с Прокатовым, видимо, давним ее знакомым, задала несколько вопросов Гусю, записала

что-то в книжечку. Потом попросила «занять рабочие места» и раз десять щелкнула нарядным, сверкающим

фотоаппаратом. Села за руль, помахала рукой и укатила.

В этот день Гусь возвращался с работы широким неторопливым шагом, чуть-чуть вразвалку, как ходил Иван

Прокатов. И если бы кто видел его, идущим так, сразу бы догадался, что на земле появился новый рабочий человек.

По сияющему лицу Сережки Гусь сразу понял, что из путешествия друзья возвратились с интересными

новостями.

— Давно меня ждешь? — спросил Васька.

— He! Мы только что вернулись. Я забежал домой и сразу к тебе... Если бы ты знал, что мы видели!..

— Давай рассказывай, — и Гусь спокойно стал раздеваться, хотя слова Сережки заинтриговали его.