Сито жизни

Маржангуль посмотрела на джигита с любовью, и в ее откровенном взгляде Мамырбай почувствовал какое-то новое, неясное еще ему отношение. Словно бы она ждала от него чего-то. Он оглядел свою джене внимательно. Маржангуль против прежнего помолодела, похорошела, сделалась словно бы стройнее, походка ее стала легче. Она чуть подсурьмила брови, чуть подрумянила щеки — и это еще украсило и без того прелестное лицо, притягивало точно магнитом, останавливало случайный взгляд. Прекрасные от природы, заботливо убранные роскошные темные волосы мягко блестели под солнцем. Черное шелковое праздничное платье облегало стройную фигуру. Незнакомый человек, увидев Маржангуль, принял бы ее за девушку, за невесту. (Тут впервые в душе Мамырбая ворохнулся вопрос — почему вдова его брата так одета, так выглядит?) Чуть уловимое кокетство, нежный чистый голос, мягкая улыбка, притягивающая людей, словно бы обещающий, чуть исподлобья взгляд… в общем, перед глазами Мамырбая снова была та молодая девушка, что сделалась десять лет назад невестой, а потом женой его брата. Мамырбай вспомнил умершего Калматая, вспомнил и представил себе, как одевалась, как выглядела и держалась Маржангуль при жизни брата. Перемена была явная — и подсказывала: неспроста. Мамырбай подумал, что кто-то посватался к его джене и что скоро она расстанется с положением вдовы. Но будут ли счастливы в руках отчима четыре маленьких его племянника? Ему не понравилось, что Маржангуль так похорошела. Почему-то пропало желание быть рядом и говорить с ней, захотелось скорее вернуться домой. Брат просил перед смертью: «Маржангуль, не дай этим четырем малышам глядеть в чужие глаза». Сказал так Маржангуль для того, чтобы она не торопилась замуж. А теперь что же — не прошло и года, а она уже навела на себя блеск? Мамырбай почувствовал, как в нем рождается неприязнь к этой красивой молодке. Он продолжал шагать с ягненком на плечах, — и думал уже раздраженно: «Похоже, смерть моего брата для нее не такая уж потеря? Равнодушная… И слезы ее — неискренние. Видно, ошибался я в ней…»

Маржангуль догнала Мамырбая и, стараясь не отставать, говорила, говорила — высказывала все, что накипело на душе:

— У вдовы, оказывается, главное в жизни — сплетня и одиночество. Сколько найдется людей — только и говорят про меня, рады посмеяться — вечно рот до ушей. Не поговорят обо мне со встречным — голова заболит! Только и слышишь: «Маржангуль то сделала, другое сделала, этак сказала, туда-то пошла…» Несчастная я — и аллах наказал меня одиночеством, и люди наказывают сплетней… совсем извелась я из-за длинных этих языков, милый. Услышишь, что болтают в аиле, волосы поднимутся дыбом! О-о, что за позор, ведь я собственными ушами слышала, как передавали друг другу: мол, Маржангуль уже давно обручили с Мамырбаем… Проклятый день! Эти сплетники оставят человека в покое или нет? На днях пошла я собирать кизяк, и тут же начали городить: «Не прошло и года, как умер ее муж, а она уже собирает кизяк и заливается-поет». А как же быть, совсем не заниматься хозяйством? Разве хоть один из них пришел, предложил помочь с дровами, сказал мне: «Ах, бедняжка, осталась ты вдовой!»?.. Разве хоть одна, видя мое положение, пришла по-родственному, предложила помочь постирать белье? Языком они способны поджарить пшеницу, а на деле не жди от них добра и на копейку. После поминок никто, ни один не пришел проведать меня, поддержать, сказать слова сочувствия. Если надену на себя что получше, тут же начинают судачить — мол, собираюсь замуж. За один месяц успели выдать меня за девяносто мужей… Я, несчастная, не выхожу из дома, чтобы не показываться на глаза людям. Как ни соблюдай себя, какой ни будь чистой, так и стараются замазать грязью…

Слушая жалобный голос Маржангуль, Мамырбай почувствовал правду в ее словах и пожалел ее. Что тут говорить, каково это — в молодые годы остаться вдовой! Конечно, в ее положении каждое теплое слово придает силу, каждое грубое слово вызывает горечь.

— Не горюй, джене, я не дам тебя в обиду. Пусть болтают, а ты не слушай их, делай по-своему. Когда подрастут четверо твоих сыновей, они превратятся в четырех тигров. Если гора видна, значит, она уже недалеко… не успеешь оглянуться, как они станут взрослыми. Знаешь, чего я только не перевидел, пока отец мой был на войне… И все трудное ушло, точно грязь, смытая с рук… Когда я был маленьким мальчиком… о, если говорить, слов наберется много, и они многое могут, слова, — но только энергия побеждает все, джене! Когда твои четыре сына, точно четыре крепости, поднимутся вокруг тебя с четырех сторон, посмотришь, как заговорят те, которые сейчас отворачивают носы!