Сито жизни

Керез вышла вслед за Мамырбаем. На западе опускалась луна — отсюда казалось, что она прилегла на скалу Кыз-Булак, прильнула и ласкает ее. Сама скала оказалась в тени, только шум родника обозначал ее среди окружающих гор. Ветер успокоился, и тишина опустилась над миром. Лишь родник журчит неумолчно да ухают совы — жутко ночью в горах непривычному человеку.

Керез проводила Мамырбая подальше, чтобы собаки не тронули его. Перед прощанием они поглядели друг на друга. Мамырбай протянул руку, девушка тихонько пожала ее.

— Ты обиделась, да?

— Нет, — тихо ответила девушка.

Вернувшись домой, Керез почувствовала, что очень устала. Легла и тотчас уснула. Когда же открыла глаза, уже рассвело. Первая ее мысль была о Мамырбае. Увидела буханку хлеба за кухонной перегородкой, спохватилась: «Я ведь даже не дала ему ничего с собой… Что же он будет есть? Гостя, пришедшего в дом, разве можно отпустить без угощения… Куда он пошел ночью? Где он теперь? Шел ко мне, надеялся на меня… Я испугалась, что обидится и уйдет Бедел. Кстати, с ним-то что? Пора выгонять овец на пастбище… Где он? Надо посмотреть».

Она вышла во двор и увидела, что Бедел, одевшись во все лучшее, что у него имелось, шел по склону за отарой. Оказывается, ночью он рылся в сундуке не затем, чтобы собраться и уйти, а для того, чтобы переменить разорванную в драке одежду.

Тут Керез вспомнила, как вела себя ночью Алчадай, и рассердилась. «Зачем старается сделать мне плохо? Будто я собиралась отбить у нее Бедела… И это называется — соседка? Может быть, надо было резче говорить с ней? Но я стеснялась Мамырбая. Мне не хотелось спорить при нем со злой и отчаявшейся женщиной. Нет, все же я правильно поступила. Ее неумная злоба сделалась смешной, а слова ее — неубедительными. Но как она натравливала друг на друга нас троих… Говорили, что она была хорошей девушкой… Но прожила столько лет с Барктабасом — и вот чем стала… Почему человек не может сам себя очистить от плохого? Почему люди делают подлости? Что она хочет от меня и от Мамырбая? Или желает, чтобы мы расстались, чтобы со мной случилось то же, что с ней?»

Алчадай в это время была дома, месила тесто. Думала о своей жизни, и белое тесто казалось ей черным, казалось, что она всю жизнь месила тесто не из муки, а из сажи. Вспомнила Буюркан. Почему она такая? Все ей удается. И ей, Алчадай, никогда не сделала плохого. Но чем, чем же она отличается от Алчадай — ведь делает вроде все то же, ту же работу… Но почему Буюркан счастлива, за что такое особенное ее уважают люди? И Бедел привязан к ней, будто к матери. При мысли о Беделе сердце Алчадай екнуло. Нет, она не полюбила Бедела, пожелала, чтобы в доме был хозяин — мужчина, молодой, умеющий работать. Раз она не видит радости в жизни, на что ей радость других? Но жить-то надо. Надо, чтобы был дом и чтобы в доме был хозяин…

Бедел тем временем шел за отарой, опустив голову и время от времени трогая ладонью ссадину на щеке, след ночной драки. Он мучился… Перед его глазами появлялись то и дело Керез и Мамырбай: то они будто бы бегали, играли, гонялись друг за другом, то просто стояли, взявшись за руки, а то — целовались… Бедел глухо замычал от боли.

…Простившись с Керез, Мамырбай пошел обратно. Рассвет застал его на перевале невдалеке от дома. Подножия Кыз-Булака, где стояла юрта Керез, отсюда уже не разглядеть было, во как прекрасное видение парила, купалась в солнечных лучах вершина скалы над родником.

Мамырбай, после целой ночи ходьбы по горам, после драки с Беделом, ничего не евший и не спавший ни минутки, чувствовал усталость. Присел на каменном выступе, и его сморило. Очнулся, услышав чей-то голос, открыл в испуге глаза… Где он?

Увидел перед собой отца верхом на коне. Солнце уже клонилось к закату. Заметив, что одежда сына порвана, а лицо изранено, Субанчи испугался. Подумал, что Мамырбай хотел броситься с горы и убить себя. С плачем и причитаниями кинулся скорее поднимать сына.

Мамырбай, ничего не объясняя, последовал за отцом.

Калыйпа с самого утра точно каменная стояла на одном месте и глядела на дорогу. Увидев Мамырбая, заплакала. Когда он был уже близко, пошла ему навстречу. Разглядела, что сын изранен, в чуть сердце не выскочило у нее. Отвела его в юрту, достала свежую одежду, накормила. Оба — и мать и отец — не знали, что еще сделать для сына. А Мамырбай, только вошел в дом, сразу заметил, что сделалось там странно пусто и тихо. В душе он очень пожалел, что не слышно шума и возни играющих ребятишек, но уходу Маржангуль был рад. Общее молчание прервал отец: