Сито жизни

Серкебай направляется к дому, да, к своему дому, из которого ушел — когда? Он не помнит. Ведет его надежда — в памяти, в мыслях, в сердце у него Бурмакан. Может быть, уже вернулась домой? Он идет совершенно голый, видят его лишь все те же звезды, однако смотрят на него сейчас не по-прежнему, а особенно. Теперь Серкебай кажется сильным — снова будет он не один, снова с людьми… Тихая лежит земля, — идет хозяин земли Серкебай; разрывая ночную тьму, светит навстречу огоньками аил… Вьется, освежает, омывает тело ласковый ветер.

Вот уже аил, вот совсем близко к дому… «Что это? Одинокий голос причитает… Неужели — Бурмакан? Бурмакан?.. Значит, она вернулась? Так это, значит… Это меня она оплакивает?..»

Серкебай долго стоял у входа — слушал. Бурмакан причитала не умолкая. Казалось, плачу ее не будет конца. Наконец Серкебай задрожал от холода и, решившись, тихонько позвал:

— Бурма-аш! Бурмака-ан! Я жив. Дай мне одежду. Вынеси мне во что одеться…

Бурмакан, не понимая, наяву она слышит или ей чудится, замерла… Серкебай опять тихонько подал голос. Наконец Бурмакан решилась — осторожно приблизилась к двери, бросила в темноту ночи одежду Серкебая. Сама, сжавшись от страха, присела в углу постели. Дрожит, смотрит — и правда: скоро появляется Серкебай. Совершенно здоровый Серкебай…

Что за крик тут был, что за плач!

— Сколько искала тебя!..

— Кто тебя научил так причитать? — спросил Серкебай, когда Бурмакан успокоилась.

— Сама научилась. Научилась, когда следовала за плакальщицей.

— За плакальщицей?

— Да. Я ехала за ней день и ночь.

— Для чего?

— Стыдно же: не смогу связать двух слов, если вдруг закроются твои глаза. Народ осудит меня.

— О-о, в твоих глазах есть правда. Это обычай, доставшийся нам от предков. Ну-ка, сложи плач да причитай в голос — пусть слышат, пусть весь аил слышит. Если не знали — пусть узнают теперь, кто такой Серкебай, кто такая Бурмакан. Что мне оставалось впереди, кроме смерти, я ведь уходил уже из жизни… Дай-ка теперь послушаю, как станешь плакать обо мне, когда закроются мои глаза.

Бурмакан начала причитать. Сперва голос ее звучал очень тихо, однако постепенно усиливался, укреплялся. Ветер подхватил плач, отнес в другую, нижнюю часть аила. Крылатый дал силу своих крыльев летящему голосу, из одной двери — в другую, перекинулся с улицы на улицу, разбудил ухо каждого, всех заставил насторожиться. Аил, не имевший подобной плакальщицы, весь поднялся — каждый выбежал на улицу. Собирались по одному, по двое и все направлялись в одну сторону — к дому Серкебая. Сила голоса, сила плача закружила, околдовала, покорила людей. Через небольшое время лужайка у дома заполнилась тесно сидящими людьми. Когда Бурмакан после долгого плача остановилась перевести дыхание, послышались слова собравшихся.

— О Бурмакан, дочка, нужно смириться, разве может человек избежать начертанного судьбой! Кто уходил вслед за умершим? Ты должна остаться с народом! — проговорил хриплый стариковский голос.

Прозвучали сочувственные слова женщин.

Говор усилился.

Вперед вышел белобородый старик, слепой на один глаз.

— Эй, люди, заходите в дом, чего вы боитесь? Болезнь прицепляется к тем, кому пора умирать. Если вы боитесь, так я войду… Мне приходилось видеть умерших от оспы…

Старик распахнул дверь — и остановился, в растерянности обернулся к людям. Что это? Серкебай сидит вовсе не умерший — живой!..

Вот как это все было тогда. И теперь Серкебай вспомнил о давнем, вспомнил первый плач Бурмакан, теперь, когда вокруг плакали люди аила… Плакали, изливая накопившееся, причитали по своим мужьям, братьям, по отцам… Серкебай снова слушал голос Бурмакан — она вела плач, посвящая его всем погибшим, проклиная войну…

Пришел рассвет. Бурмакан завершила свой плач, повернула лицо к людям.

Принесли блюда с мясом.

— Если бедняк один раз наестся досыта, уже видит себя богатым! Черт возьми, что бы там ни было, насытимся хоть раз! Если мы не погибли от проклятой войны, разве умрем, когда пришел мир! Ешьте! — обратился к людям Серкебай.

Мясо было съедено. И опять раздался голос Серкебая. На этот раз говорил стоя, громко, все видели его волнение:

— Этот день, сегодняшний день, пятнадцатое мая, давайте считать, братья, днем памяти павших на войне — погибших за народ, за землю, за нас. Давайте каждый год будем приходить сюда, на это место, в этот день — будем вместе вспоминать о них. Для этого, братья, будет правильным построить на этом месте Дворец культуры, клуб, — неужели станем собираться в поле? Начнем готовиться к стройке с сегодняшнего дня… И еще — давайте на этом месте поставим памятник всем павшим на войне…

Голод не вечен — завтра же мы насытимся, завтра хозяйство наше придет в порядок, завтра наш труд облегчат машины, которые нам даст правительство. Завтра у нас будет все. Я вижу: теперь, победив, мы будем строить коммунизм намного быстрее, чем прежде. Коммунизм не придет к нам откуда-нибудь… Этот коммунизм в нас. В каждом из нас. Вот что я хотел вам сказать. Что ответите на мои слова?