Сито жизни

В этот день, после обильного снегопада, ты работала еще больше, чем накануне. Я не знаю, сколько часов ты махала лопатой, — соленый пот разъедал глаза, от всего твоего тела валил пар; этот пар весь, без остатка, в ту же минуту превращался в иней, в снег, и казалось, опять начинал сыпать сверху. Ты ходила по крыше вся белая, заиндевелая — снежный человек, да и только. Вот устала, подняла голову, распрямилась, чтобы передохнуть, посмотрела далеко в ложбину — и нашла! Как ты обрадовалась находке! Ты разглядела выбившийся из-под снега ивняк, тянувшийся вдоль речушки. Воды там, конечно, нет, давно осталась под снегом…

«Таштанбек! Гулькайыр! Мы не умрем, наш скот останется целым! Вон там, смотрите! Поднимитесь скорее сюда, глядите — вон там! Совсем близко от нас — корм, который мы ищем!» Невестка и сын, еще не понимая случившегося, поспешили к тебе на крышу. Видят твою радость, лицо твое разрумянилось, глаза переполнены счастьем.

«Смотрите — там наше спасенье. Нужно провести дорогу к реке. Мы должны добраться туда, работая день и ночь!» — так ты сказала невестке и сыну, показав им ивняк у реки…

С этого дня вы работали еще больше прежнего, разгребали снег, прокладывали дорогу к ивняку — хоть и небольшому, а все же запасу корма… Сколько дней вы пробивались к нему, наверное, и сами потеряли счет: может, две недели, а может, и месяц; по правде сказать, вам это время казалось вечностью. В конце концов вы все-таки добрались до цели. Вы срезали гибкие ветви, перетаскивали их к загону, мелко рубили и давали овцам. Шли, накапливались дни — ивняка оставалось все меньше. Ближний вы уже весь обрезали, а чем дальше добираться до корма, тем тяжелее: каждый шаг — это несколько десятков лопат снега. Выжили вы потому, что были одно: одна семья, одна душа, одна воля. Как и что делать — говорила только Бекзат, и то, что она говорила, становилось законом.

Вы давно уже не знали ни месяца, ни дня, в который живете, — знали одно: зима и надо выжить самим и спасти скот. Уже почти привыкли к бесконечному однообразию дней, каждый из вас выполнял ставшую обычной работу, и вам уже казалось, что вы прожили так всю жизнь…

Худо пришлось и собакам. Не слышно стало их лая, да и на кого, зачем лаять? Даже волки в такую стужу бесследно исчезли. Вначале ваши собаки привычно держались на воле, но теперь все чаще забирались в загон для овец, ложились все три по разным углам…

И вот однажды случилось… Не выдержали напряжения нервы. Был уже вечер. Таштанбек, поднявшись на крышу дома, невидящими глазами глядел на вход в ущелье, уводившее вниз, к людям. Ущелье заволокло туманом — сколько дней или месяцев продержится он? Ты вдруг услышала плач — Таштанбек заплакал навзрыд. Голос его звучал не по-человечески страшно. Зубы у него стучали, как у оголодавшего волка, он не мог распрямиться, тело била мелкая дрожь. Гулькайыр выбежала на плач, — увидев мужа, открыла в испуге рот, будто закричала без звука, глаза ее округлились… Задыхаясь, еле стояла, с трудом сдерживая слезы. Ты, Бекзат, поднялась на крышу, криком закричала на Таштанбека:

«О-о, нечисть, бессильный замухрышка, разве это я родила тебя? — схватила сына за ворот, повернула к себе, дважды хлопнула по щеке. — Еще раз увижу слезы, услышу хоть звук плача — и ты умрешь! Твой отец, которому все уступали дорогу, которого уважал каждый в аиле, — твой отец не плакал даже под пулями!»

Таштанбек опустил голову.

«Я задыхаюсь здесь, тоска — она хуже смерти. Одолела меня, сил нет…» — ответил он, захлебываясь слезами.

«Замолчи, тварь! Человек создан, чтобы побеждать — все, начиная с самого себя! Тех, которые легко сдаются, мы называем тварью, тех, которые побеждают, — человеком. Воющая собака, лучше подохни на моих глазах, — смотрите-ка: его жена не плачет, так он завывает сам! Мы с ней останемся жить, ты же, нечеловек, лучше умри!»

Размахнувшись, Бекзат столкнула сына с крыши вниз. Он упал — и мгновенно скрылся в снегу, глубина сугроба здесь была с пастушью палку-укрюк. Вот тогда заполнил долину пронзительный вопль Гулькайыр, — так он был страшен, что все отозвалось: заблеяли овцы, завыли собаки и, кажется, дрогнули горы.

«Апа, родная, отдай мне свой гнев! Отдай на этот раз. Ведь это твой сын, твой единственный!» — она умоляла свекровь, обнимала ее за шею, целовала сквозь слезы.

«Я родила собаку — не сына. Вытащи его…»

Гулькайыр оправдала тогда свое имя[34]… Да, Гулькайыр оказалась достойной… Как только выдержала лопата! Снег, что без отдыха перекидала Гулькайыр, не смогли бы осилить до вечера два здоровых молодых джигита…

Так у вас было, Бекзат?

Это Серкебай не выдержал, прервал свой рассказ.

Женщина слушала затаив дыхание. Ответила так:

— Было еще труднее… Но все же рассказывай. Ничего не забудь… Здесь, у огня, в метель, тянет вспомнить прошедшее. Ты расскажи, как добрался до нас…