С высоты в десять тысяч футов Куба казалась сияющим островом в чехле из зелени. Самолет прорвался сквозь кучевые облака и воздушные течения и ранним вечером высадил их на Ранчо-Бойерос. И сразу они погрузились в теплый, как парное молоко, воздух, исходящий от пальм зеленоватый свет и нелепую толпу туристов в соломенных шляпах и с маракасами, которыми они непрерывно трясли. Теперь Марк и Линда были неразлучны. Марк вел Линду, и чем откровеннее выражали свое восхищение коренастые мужчины в безупречно накрахмаленных рубашках, неохотно сторонившиеся, чтобы пропустить их, и провожавшие ее горящими взглядами, тем крепче он прижимал к себе ее локоть. На лимузине они добрались до центра города, где Марк поселил Линду в отеле "Линкольн", а сам поехал в "Севилью". Там, как ему было, известно, остановился Кобболд.
Он зарегистрировался и получил номер на пятом этаже, выходивший окнами на узкую улицу с оживленным движением. И сама гостиница тоже была шумной, с голыми, выложенными плиткой полами и хлопающими дверями; прохладные стены ее еще не поглотили накопившуюся за день жару. Он принял душ, переоделся в легкий костюм и попытался позвонить Кобболду, но на коммутаторе ответили, что не могут его найти. Под предлогом недовольства номером он спустился к портье, и ему показали план гостиницы. Кобболд жил в надстройке на восьмом этаже, и номер его состоял из гостиной и спальни, которая, поскольку номер был угловым, продувалась с двух сторон.
Следующий час Марк потратил на беглый осмотр гостиницы и окружающей территории. "Севилья" была задумана в претенциозном стиле прошлого века, когда не скупились на место для внутренних двориков, коридоров и лестничных клеток. Лифты ходили медленно и управлялись лифтерами. Главный вход в гостиницу был расположен на улице Куартелес, где машины шли в одну сторону - к проспекту Марти и там сворачивали направо. Кроме того, в гостиницу можно было пройти с проспекта через пассаж с магазинами. Город находился на военном положении, и на улицах время от времени возникала стрельба, поэтому у каждого входа стоял солдат с автоматом.
Марк купил в табачном киоске "Гавана пост" - газету, выходящую на английском языке, и, быстро проглядев ее, узнал, что на улицах после ночных боев было подобрано пять трупов. Выйдя на Куартелес и повернув направо, против движения, он тотчас очутился на небольшой площади, где стояло на случай тревоги с полдюжины полицейских машин, вооруженных пулеметами. Было ясно, что окрестности "Севильи" никак не годятся для ликвидации Кобболда.
Служебный вход в гостиницу тоже не подходил для бегства после операции: в подвал можно было попасть либо на лифте, ждать которого приходилось в среднем три минуты, либо через дверь у подножья лестницы, которая, по-видимому, была постоянно на замке.
Марк отправился в бар, чтобы обдумать все эти обстоятельства за чашкой кофе, как вдруг его позвали к телефону. Это была Линда.
- Я же просил тебя не звонить, - сказал он.
- Извини, мне скучно. Разыскал своего приятеля?
- Пока нет.
- Я не знаю, чем заняться.
- Пойди посмотри город.
- Исключено. Ко мне пристают даже в холле. Пришлось подняться в номер. Можно мне прийти к тебе?
- Нет, лучше сиди на месте. Я подожду моего приятеля еще час, и если он не явится, пойдем куда-нибудь поужинать.
В девять Кобболда еще не было, поэтому Марк заехал на такси за Линдой, и они отправились в "Эль Бохио", ресторан, который рекламировался в "Гавана пост" как местная достопримечательность. Для привлечения туристов он был выстроен в виде крестьянской хижины с крышей из пальмовых листьев; посетители сидели в саду под деревьями, с которых доносилось чириканье потревоженных птиц. Ночь скрыла все выцветшие на солнце краски Гаваны и превратила ее в город, вырезанный из слоновой кости. Здания лучились мягким светом, словно поверхность камня еще хранила остатки солнечного жара, накопленного в течение дня, и ресторанная суматоха вскоре растворилась в царившем вокруг безмолвии.
Когда ласковый воздух города проник в их легкие, а тишина успокоила нервы, Марк и Линда преобразились. Он заметил, как смягчился ее голос и исчез резкий смех, который часто служил ей щитом. Она превратилась в секретаршу на отдыхе, правдивую и беспечную, которой нечего терять.
Между тыквенными бутылками, висевшими на решетке, оплетенной вьющимися растениями, проглядывал канал Морро, по которому, словно влекомая невидимыми рабочими сцены, шла в море шхуна с развернутыми парусами на скрипящих от ветра мачтах, а на носу у нее неподвижно стояли три рыбака с фонарями на длинных шестах.
- Как красиво, - заметила Линда.
- Совсем недурной город, когда на час-другой они перестают стрелять друг в друга.
- Чудесный! Хочется остаться здесь и не возвращаться домой. Хорошо бы так и сделать.
Дает понять, что она свободна, решил он, в чем, впрочем, он никогда и не сомневался. Предпочитая не выходить за рамки деловых отношений, он достал из кармана конверт с десятью стодолларовыми купюрами и протянул ей.
- Чуть не забыл, - сказал он. - Это аванс, как договорились.