Ситуация

– Мяса! Мяса! – скандировали уже не желудки, а возбуждённые праздничные толпы на улицах городов.

Ещё неделя, и кровь полилась рекой. Посетители в переполненных кафе и ресторанчиках чуть не визжали от восторга:

– Бифштекс с кровью, ха-ха-ха, побольше крови!

– О-о-о, кровяночка!

– А вот нарезка мясная, колбаска свежая, заметьте, в натуральной оболочке!

Мир ожил, мир стал счастливее, и кажется, даже немножко добрее. Всё же беда сплотила. Как-то забылись прежние претензии и обиды, потухли костры конфликтов. Пока… Пока не наелись.

Дед Иван поскрёб лезвием по грязному обломанному ногтю, проверяя заточку длинного самодельного ножа с засаленной рукояткой, удовлетворённо хмыкнул. Размашисто перекрестился на образа, висящие под потолком в углу горницы, и побухал сапожищами прочь из дома. К хлеву дед подходил с показной бодростью, а то, что руки дрожат, так то возрастное. По-хозяйски, уверенно, в кои-то веки, распахнул хлипкую дверь со щелями меж необструганных почерневших досок и ворвался в помещение. К свинячей загородке дед подходил уже не так бодро, нервно покашливая, но нож, зажатый в правой руке, придавал сил и уверенности.

Тишина стояла такая, что слышно было, как у деда урчит в животе, возрастное. Свинка, не издавая ни звука, забилась в угол, уставившись полными страха и жуткой печали, глазами на занесённый над ней нож. За хлипкой перегородкой вдруг очень тихо, но протяжно и тосклива, замычала корова. Мелкая дрожь в теле деда вошла в резонанс со спрятанными страхами и сомнениями, сразу увеличив амплитуду колебаний. Деда заколбасило по полной, нож выпал из руки.

– А-а-а, будь ты не ладно! – закричал он, и выскочил из сарайчика, размазывая по морщинистым щекам слезы.