Ситуационисты и новые формы действия в политике и искусстве. Статьи и декларации 1952–1985

Но совершенно ясно, почему все политические руководители (включая лидеров Национального фронта) стараются минимизировать важность «проблемы иммигрантов». Всё то, что они стремятся сохранить, запрещает им взглянуть единственной проблеме в лицо и увидеть её в подлинном контексте. Одни изображают, что верят в то, что это всё лишь задача по вменению в обязанность «антирасистской доброй воли»; а другие – в то, что речь идёт о необходимости признания умеренных прав на «справедливую ксенофобию». И все они оказываются заодно, когда рассматривают этот вопрос, как если бы он был наиболее животрепещущим, практически единственным из всех ужасных проблем, на который общество не сможет найти ответа. Гетто нового зрелищного апартеида (не локальная, фольклорная версия из Южной Африки) уже здесь, в современной Франции: бесконечное большинство населения здесь находится под стражей и отуплено; и всё это происходило бы так же, даже если бы здесь не было ни единого иммигранта. Кто решил построить Сарсель и Мингет¹⁰, уничтожить Париж и Лион? Нельзя сказать, что ни один иммигрант не участвовал в этой позорной работе. Но они лишь в строгости исполняли отдаваемые им приказы: привычная беда наёмного труда.

Сколько в действительности иностранцев во Франции? (Не только по юридическому статусу, цвету кожи или чертам лица.) Очевидно, их столько, что впору спросить себя: сколько же осталось французов и где они? (И что сейчас характеризует француза?) Каким образом они остаются французами? Известно, что рождаемость падает. Разве это не нормально? Французы больше не могут терпеть своих детей. Они отправляют их в школу с трёх до как минимум шестнадцати лет, где их обучают неграмотности. И прежде чем им исполнится три года, всё большее и большее количество людей находят их «невыносимыми» и бьют их с большей или меньшей жестокостью. Детей всё ещё любят в Испании, Италии, Алжире, среди цыган. Но редко – в современной Франции. Ни жилплощадь, ни город не созданы для детей (из чего происходит циничная реклама правительственных урбанистов на тему «открыть город детям»). С другой стороны, контрацепция распространена, аборты разрешены. Почти все дети сегодня во Франции были желанными. Но не свободно желанными! Избиратель-потребитель не знает, чего он хочет. Он «выбирает» что‑то, что он не любит. Структура его мышления более не имеет той связности, чтобы вспомнить, что он что‑то хотел, когда он оказывается этим разочарованным.

В спектакле классовое общество систематически стремилось уничтожить историю. И сейчас изображают сожаление о единственном уникальном следствии присутствия такого количества иммигрантов, о том, что Франция таким образом «исчезает»? Это смешно. Она исчезает в силу множества других причин быстро или медленно практически изо всех сфер.

Иммигранты имеют полнейшее право жить во Франции. Они представляют собой лишение, и лишение чувствует себя как дома во Франции, поскольку тут оно свойственно большинству, если не является всеобщим. Общеизвестно, что иммигранты утратили свои культуры и свои страны, не имея возможности найти иные. Французы находятся в том же положении и едва ли менее явно.

С уравниванием всей планеты в отношении убожества новых декораций и безупречно лживого понимания всего, французы, которые приняли это без особого протеста (не считая 1968 г.), неуместно жалуются, что они больше не чувствуют себя дома из‑за иммигрантов! У них есть все причины, чтобы больше не чувствовать себя дома, безусловно, это правда. Это потому что в этом жутком новом мире отчуждения нет никого, кроме иммигрантов.

Люди будут жить на поверхности Земли и даже на этом самом месте, когда Франция исчезнет. Невозможно предсказать ту смесь народов, которая будет господствовать, как и их культуры и даже их языки. Но можно с уверенностью сказать, что главный, относящийся к самой сути вопрос таков: будут ли эти люди будущего господствовать путём свободного использования над современной техникой, являющейся в целом техникой симулякра и лишения? Или, наоборот, будет ли она господствовать над ними в ещё более иерархической и рабовладельческой манере, чем сейчас? Необходимо предполагать худшее и сражаться за лучшее. Франция, безусловно, заслуживает сожаления. Но сожаления напрасны.

Комментарии и примечания

От составителя