Ситуационисты и новые формы действия в политике и искусстве. Статьи и декларации 1952–1985

3. В наши дни эти требования основаны не на какой‑то утопии. Они основаны, в первую очередь, на борьбе пролетариата на всех уровнях и на всех формах прямого отказа или глубокого безразличия, с которыми неустойчивое правящее общество постоянно пытается бороться всеми доступными средствами. Они также основаны на важном уроке о поражении всех попыток менее радикальных изменений. И в конечном итоге они основаны на требовании, выраженном сейчас в определённых радикальных поступках молодёжи (дрессировка которой оказалась наименее эффективной) и отдельных представителей художественных кругов.

Эти основания можно назвать утопическими, поскольку они предполагают поиск и проверку решения существующих проблем без предварительного анализа, присутствуют ли в данный момент условия для непосредственной реализации этих решений (обратите внимание, что подобное утопическое экспериментирование играет ключевую роль в современной науке). Такой временный, исторический утопизм полностью оправдан; более того, он необходим, поскольку намечает проекции будущих желаний, без которых свободная жизнь была бы лишена содержания. Он неотделим от необходимости ликвидации существующей идеологии повседневной жизни, а значит и оков повседневного угнетения, чтобы революционный класс мог свободно от иллюзий обнаруживать существующие опыты и возможности свободы.

Утопическая практика имеет смысл лишь в том случае, если она тесно связана с революционной борьбой. Последняя, в свою очередь, не может обойтись без утопии, не будучи обречённой на бесплодность. Стремящиеся к экспериментальной культуре не могут рассчитывать на реализацию своих замыслов без победы революционного движения, которое само по себе не может установить подлинно революционные условия, не приняв во внимание идеи культурного авангарда в области критики повседневной жизни и его планы по её свободной реконструкции.

4. Таким образом, революционная политика имеет своим содержанием множество всех проблем общества. Частной формой революционной политики является экспериментальная практика свободной жизни путём организованной борьбы против капиталистического порядка. Потому революционное движение должно стать экспериментальным движением. Отныне там, где оно существует, оно должно развивать революционное микрообщество и решать наиболее глубокие, связанные с этим проблемы. Эта всеобъемлющая политика достигает кульминации во время революционных действий, когда массы внезапно вмешиваются в ход исторического процесса и ощущают свои действия как непосредственный опыт и как праздник. В такие моменты они предпринимают осознанное и коллективное строительство повседневной жизни, которое однажды более ничто не сможет остановить.

20 июля 1960

П. Канжуэр, Г.‑Э. Дебор

Перспективы осознанных изменений повседневной жизни

Изучение повседневности будет совершенно нелепой затеей, изначально обречённой на полное непонимание объекта исследования, если непосредственной целью исследования не будет последующее преобразование повседневной жизни.

Публичная лекция, демонстрация ряда умственных построений перед слушателями, являясь крайне расхожей формой человеческих взаимоотношений для достаточно значительного сектора общества, сама по себе провоцирует критику повседневной жизни.

Среди социологов, к примеру, ужасно распространена мода брать всё, что им попадается под руку, из повседневной жизни, и распределять по отдельным, якобы более высоким сферам. Всё это – дело привычки, какие бы формы она ни принимала, начиная от обыкновения пользоваться набором профессиональных терминов – то есть плодов разделения труда – чтобы заслонить реальность условностями, принятыми в привилегированных кругах.

Таким образом, было бы желательно посредством небольшого видоизменения привычных форм представления показать, что именно здесь и происходит повседневная жизнь. Конечно, распространение этих слов через магнитофонную запись не имеет цели проиллюстрировать проникновение новых техник в далёкую от мира техники повседневную жизнь, но, скорее, стремится использовать простейшую возможность порвать с иллюзиями псевдовзаимодействия, с бутафорским диалогом, который невольно устанавливается между «реально присутствующим» лектором и зрителями. Это лёгкое неудобство может способствовать тому, чтобы изначально поместить в сферу изучения повседневной жизни (изучения в ином случае полностью абстрактного) саму публичную лекцию как таковую, так же, как и множество прочих способов проведения времени и использования вещей; тех способов, которые считаются «обычными», и которых мы даже не замечаем, но которые нас в итоге определяют. Относительно этого нюанса, как и относительно самой совокупности повседневной жизни, можно сказать, что её изменение является необходимым и достаточным условием для того, чтобы экспериментально выявить объект нашего исследования, изначально довольно неопределённый; объект, который в большей степени подлежит изменению, чем изучению.