Сюрприз для маркиза

Я поднималась все выше. Становилось отчетливо ясно, что мне не нужно в Альбасетте — мне нужно туда, на самый верх. Сердце бухало в груди, как выстрел дворцовой пушки в средине уна, адреналин гнал кровь и мои пальцы нервно подрагивали, кончик косы встал дыбом. Непроизвольно сжимая рукоятку кинжала, я поднималась выше. Не смотря на то, что вокруг явно не было ни души, мое беспокойство только усиливалось. Благоразумие и спокойствие сбежали от меня, сверкая пятками. Чтобы как-то унять клацанье зубов, я начала напевать дурацкую детскую песенку себе под нос. Сердце перестало грозиться выпрыгнуть через уши. Меня немного отпустило, и тут…  из-за большого валуна, который я с опаской обошла, потянуло острым, могильным холодком. Защипало щеки и больно прострелило предчувствием позвоночник. Я уже знала, что увижу через мгновение, но все же, я испугалась.

Я видела много разных призраков с тех пор, как ко мне пришел дар. Они умирали по разному, смерть мало кого красит. Но этот…  Его смерть была не просто некрасивой. Она была ужасной, страшной, уродующей, уничтожающей, сокрушающей. Призрак мужчины в форме был изломан как сухая палка, одежда порвана и в земле, лицо было сплошной раной, длинные волосы мокрые от грязи и крови. Он ничего не сказал, лишь проводил меня пустыми глазницами черных провалов и пошел за мной следом. Поводок тянущий меня на верх натянулся сильнее, и я уже была не уверена смогу ли я оборвать эту нить. Она как пуповина младенцу давала возможность дышать и жить дальше.

Я медленно поднималась, стараясь не обращать внимания на саднящее колено, оно пульсировало тупой болью, как будто кузнец стучал горячим молотом по наковальне. Из-за дерева вышел ещё один неупокоенный дух. Он был в таком же плачевном виде, что и предыдущий, но у этого я разглядела перевязь шпаги и затертый петличный знак[61]. Что изображено на эмблеме было не разглядеть. И этот дух проводил меня взглядом, полным кромешной тьмы, встал и пошел рядом с первым. Я не чувствовала от них угрозы, они не бросались на меня, не стенали или вопили — просто не издавая ни звука шли за мной. Один за одним мне на встречу вставали павшие воины, искалеченные, изуродованные, умершие ужасной смертью, не в ратном бою, не во славу чести или Родины. У многих не было конечностей, обезображенные, незаживающие культи вместо рук или ног, изломанные тела… Вот мне на встречу попался призрак, раздирающий ногтями горло, как будто он не мог дышать… А этот со страшно перекошенным лицом — раззявленный в предсмертном крике рот был залит черной засохшей грязью… Все новые и новые погибшие солдаты и офицеры, вставали из своей братской могилы. Вот почему такое название дали ущелью, только Ангел Смерти мог быть здесь полноправным властелином и законным хозяином. Почему никто не пел по ним поминальных песен? Почему не зажигались погребальные костры?

Почему эти мертвецы в забвении? Так не должно быть, даже если это враги Ориума. Они были людьми и верно служили своему государству. Больше десяти сентов прошло с той битвы, а их призраки до сих пор бродят по грешной тверди.

Солдаты все шли и шли. Когда десятки превратились в сотни, а сотни в десятки сотен, я достигла небольшого горного плато. Туман клубился внизу, давая возможность осмотреться. И я, стоя на небольшом возвышении ужаснулась, окидывая ошарашенным, взором призрачное войско.

На встречу мне поднялся ещё один, в форме офицера, на его мундире я увидела то, что заставило меня внутренне закричать от горечи и боли. На его груди красным золотом алела эмблема рода Вивернов.

В горестный миг узнавания, костлявая ледяная рука сомкнулась на моем предплечье, обжигая холодом до кровавых пузырей. Я резко повернула голову и встретилась взглядом с прозрачными льдинами глаз призрака.

— Я знаю зачем ты здесь, Соланж Де Бург, — промолвила она, — и мой ответ: НЕТ!

Глава 28. Не правда ли, любопытно, как грехи родителей процветают в их детях?

Мой рот уже открылся в немом крике:

— Почему он? За что?

Виски сжало от невыносимой боли, голова закружилась, каменное плато стало стремительно приближаться, казалось моя голова треснет как крепкий орех, так сильно меня приложило о плоский гранит…

Я до боли зажмурилась, а когда открыла глаза, не сразу поняла, что я вижу и где нахожусь… Картинки мелькали перед глазами, ураган мыслей и образов, запахов и звуков обрушился на меня…

Я стояла посреди уютной лавки, где пахло разнотравьем и лекарствами, ладаном и воском. На широких стеллажах из моренной черешни нестройными рядами стояли склянки и большие банки, колбы и мензурки, реторты и флаконы, инро[62] и коробки. На прилавке был водружен массивный кассовый аппарат и медные весы с грифонами и гирьки.