Сюрприз для маркиза

Я пыталась его разбудить, молила, целовала, трясла, угрожала, даже больно ущипнула за руку. Все без толку. Его губы были синими, в глазах плескалась тьма, заняв не только зрачок и радужку, но и белочную оболочку. Из его рта вырывался холодный воздух, как будто лёгкие были изо льда. По всему телу проступили темные пятна, я не могла понять, что это пока на моих глазах не появился ещё один, наливаясь темной кровью лопнувших сосудов и капилляров, его когда-то гладкую загорелую кожу рассвечивал темно фиолетовый кровоподтёк. Как будто его били. Или кидали в него камни.

Я не могла больше терять время и вышла в кухню. За столом сидели хозяйка с мужем. Крепкий мужчина с умными глазами произнес: — В себя не пришел? Да, несса? Вам бы за лекарем в Альбасетте съездить, это недалеко миль десять. У нас жил один, да от старости умер. Повитуха, значит есть, а врачевателя нету, сами всё, травками…

Я боялась задавать вопрос, и все же:- Я могу оставить его у вас? Пока за лекарем съезжу? — здраво размышляя, я понимала, что если я сегодня не доберусь наконец-то до города, не сниму проклятье, то Тристан умрет. Но если эти люди откажут нам в гостеприимстве, я просто не знаю что делать…

Вперёд вышла женщина, вытирая пухлые руки о передник, она сказала: — Что вы несса, вы наших мальчиков спасли! Мы с Гари так рассудили, хоть живите тут, пока несс не поправится. Я пошатнулась от облегчения, поблагодарила отзывчивых людей. Я так боялась, что нас выставят вон, испугаясь заразиться…

— Поеду прямо сейчас, только поговорю с ним. — с облегчением произнесла я. Тристан не двигался, но его губы шевелились. Я подвинулась ближе и наклонилась ухом к его губам.

— Агнесссссс, — удалось мне разобрать чье-то имя. — Агнеееееееееееесс[60]. — И он вновь затих.

Я не могла больше терять ни минуты, поцеловала его горячий лоб и наказав Вилли и дальше охранять любимого, вытирая злые слезы вышла из комнаты. Когда я вскочила на лошадь, я услышала жалобный вой призрачного друга. Не оглядываясь назад, я сжала бока лошади и отправилась в город.

Дорога почти не петляла, шла по прямой. Близость гор сильно влияла на понижении температуры, особенно, это было заметно по утрам, до того, как неяркое зимнее солнце прогреет остывший разряженный воздух. Я куталась в теплый плащ и никак не могла согреться. Мое сердце то и дело сжимало ледяным обручем отчаяния и паники. И каждый раз, я собравшись, отбрасывала упаднические мысли и, стараясь не унывать, подстегивала лошадь. Когда каурая, торопливой рысцой отмахала половину пути, я выехала на перекресток дорог. Справа от меня в землю был утоплен грубо отесанный деревянный столб, на котором были прибиты стрелки с надписями. Прямо был Альбасетте́, до него оставалось около четырех миль, назад указывала стрелка к деревушке, в которой остался любимый, а налево шел указатель на Израилову пропасть. Высокие пики покрытые шапками снега высились на горизонте, солнечный диск почти касался одного из них.

Огромная, зияющая пропасть нетерпения рвущая сердце острыми, ледяными клыками: только бы успеть… только бы не опоздать…  Я двинулась прямо и пришпорила лошадь. Я отъехала совсем немного от перекрестка, когда неведомая, непреодолимая сила дернула меня назад. Как зарвавшуюся собаку за ошейник отшвыривает хозяин. Я тряхнула головой, намереваясь продолжить путь, и вновь почувствовала стальную цепь поводка предчувствия. Доверяясь своему внутреннему чутью, я развернула лошадь и направилась в ущелье. Кобылка беспокойно стригла ушами, раздувая ноздри, постоянно переходила на шаг, и косилась на меня налитыми кровью глазами.

Через несколько сот футов, по дороге стал стелиться серый холодный туман, оплетая ноги лошади и касаясь моих, вставленных в стремена. От дымки уверенно тянуло озоном и серой, запах забивался в ноздри и притуплял все остальные ароматы. Вдруг лошадь споткнулась, заржала, припадая на ногу и встала, как прикованная. Спешившись, я потрепала ее по длинной гриве и пошла проверить копыто. С сожалением пришлось признать, что дальше придется идти пешком, каурая охромела — мало того, что она потеряла подкову, так ещё и нога кровоточила. А через полсотни шагов я уверилась, что лошадь и так пришлось бы оставить. Дорога практически полностью была разрушена, огромные валуны преграждали широкую тропу, то там, то здесь путь зиял глубокими ямами и рытвинами. Туман, то собирался клочками облизывая мои сапоги, то рассеивался до прозрачности и можно было рассмотреть сухие изломанные, покореженные деревья, заросший сухим бурьяном и колючим шиповником склон.