Сюрприз для отца-одиночки (ЛП)

— Еще одно правило, — говорит женщина, — никаких проделок.

Эмили кивает.

Женщина наклоняется еще ближе. На этот раз она смотрит на всех нас троих

— Последнее и самое главное. Не заходите за канаты. Там тонкий лед. Это очень опасно.

На этот раз мы все киваем.

— А теперь развлекайтесь, — говорит она, передавая взятые напрокат коньки.

— Неудивительно, что очередь так медленно двигалась, — произношу я, как только она оказывается вне пределов слышимости. — Они могли бы написать эти правила на табличке, чтобы мы читали их, пока ждем. Она должна говорить их вслух каждому человеку, который берет напрокат коньки?

— Никто не читает, что написано на указателях или табличках, — усмехается Наоми.

— Я читаю, — возражаю я.

Мы выходим на улицу, и я вдыхаю свежий воздух.

— Во сколько они сегодня закрываются? — спрашивает меня Наоми.

— Какая разница, — говорю я, — мы здесь ненадолго и уедем еще до закрытия.

— Это было написано там на вывеске, — говорит она, смеясь.

— В три! — восклицает Эмили. — Они закрываются в три часа.

— Здорово, — говорит Наоми. — Думаю, что они должны проговаривать правила для таких людей, как твой отец, которые не читают, что написано.

— Я должен был расплатиться, — говорю я. — Я был занят тем, что доставал бумажник, разговаривал с женщиной, рассказывал ей о ваших размерах обуви, конечно, у вас было больше времени, чтобы прочитать вывеску.

Эмили смеется.

— Так себе отмазка.

Мы садимся на одну из скамеек рядом с катком и надеваем коньки, оставляя свои ботинки внизу вместе с ботинками других «фигуристов».

Мы соскальзываем на лед и начинаем кататься вместе. Озеро действительно переполнено, и мы должны постоянно подстраиваться под людей вокруг нас. Эмили кажется расстроенной.

— Они едут так медленно, — хнычет она.

— Это не соревнования наперегонки, — говорю я.

Она вздыхает.

— Она терпеть не может, когда я так говорю, — шепчу я Наоми.

— Зачем же тогда это говорить?

Я пожимаю плечами.

— Наверное, это отцовские забобоны.

Эмили начинает скользить перед нами, и она пересекает дорогу перед парой впереди нас. Как только я кричу ей, чтобы она оставалась с нами, она снова обходит их и возвращается к нам. Она великолепно катается на коньках, для нее это словно естественно.

— Ты хорошо катаешься на коньках! — хвалит ее Наоми.

— Спасибо, — говорит Эмили.

— Но не отходи от нас, — указываю я. — Ты же знаешь правила.

Она закатывает глаза и смотрит на меня.

— Мне уже почти двенадцать.

— Тебе только что исполнилось девять, — говорю я.

— У меня уже болят икры, — говорит Наоми. — Люди, которые хорошо катаются на коньках, кажется, двигаются в два раза быстрее, чем я, и в половину меньше прикладывают усилий.

Я киваю.

— И у меня. Мои икры не болят, но я никогда не смогу двигаться грациозно. Мне кажется, что я скорее, как ледокол рассекаю лед, чем скольжу по нему.

— Это потому, что ты большой и тяжелый, и весь мускулистый, — улыбается Наоми, сжимая мой бицепс.

Я улыбаюсь ей в ответ.

— У меня определенно не тело фигуриста.

— Конькобежцы очень сильные, — возражает Эмили. — Нет причин, почему ты не можешь быть быстрым, папа.

— Я не хочу быть быстрым, я никуда не спешу, — говорю я. — Я просто хочу медленно скользить по льду и расслабленно провести день.

— Скучно, — говорит Эмили, вздыхая.

Она указывает на группу детей, которые выглядят примерно ее возраста. Они все катаются на коньках вместе, а взрослых поблизости нет.

— Смотри, а они катаются без родителей.

— Значит у них будут неприятности, — говорю я. — Если ты видишь, что кто-то другой нарушает правила, это еще не значит, что ты тоже должна это делать.

Она издает раздраженный вопль.

— У меня такое чувство, что эту фразу ты тоже часто повторяешь, — говорит Наоми.

— По крайней мере, я не использовал фразу «если все побегут прыгать с моста», она ненавидит ее еще больше.

Мы делаем еще несколько кругов, и Наоми шепчет мне:

— Мои ноги убивают меня, давай сделаем перерыв.

Мне удается стащить Эмили со льда, сказав ей, что мы собираемся перекусить. Мы снова надеваем ботинки и идем к киоску.

— У них есть мягкие крендельки, — предлагаю я.

У Эмили загорается взгляд.

— И горячий яблочный глинтвейн, — говорю я Наоми. — Пряный.

— Отлично, — улыбается она.

Мы заказываем еду, а так как свободных столов нет, мы едим стоя. У каждого из нас в руках по крендельку и кружка сидра.

— Нет ничего вкуснее глинтвейна на снегу, — счастливо вздыхает Наоми.

— А как насчет печенья, которое ты испекла? — говорит Эмили.

— Ты что, подлизываешься? — спрашиваю я.

— Что это значит? — спрашивает она.

— Ей нравится твоя выпечка почти так же сильно, как и моя стряпня, — говорю я, ухмыляясь

Наоми закатывает глаза, потом улыбается Эмили.

— Спасибо, милая, когда-нибудь я обязательно испеку для тебя еще печенья.

— Завтра? — спрашивает она.

Наоми бросает на меня быстрый взгляд.

В какой-то момент Наоми придется переночевать у нас, пока Эмили дома, но я не уверен, что мы уже к этому готовы. Конечно, я не против, но не хочу, чтобы Эмили думала, что Наоми всегда будет рядом, пока я не буду уверен в этом в самом деле.

— Может быть, — улыбаюсь я.